"Видеть" суть вещей с помощью стихотворений. Любимые стихи Дона Хуана.

Ты снова душу мне раздел,
И на пол рухнула кольчуга.
Надень обратно. Столько дел!
Нам забывать еще друг друга.

Ты снова – над, я снова – под.
Химера счастья и уюта.
Уйди. Полным полно забот!
Нам привыкать еще к кому-то.

У чувства тоже есть предел,
Ты до него, как раз, добрался!

Ты просто душу мне раздел,
Да только греть не собирался...

Как же так получается,
Всё так быстро кончается.
И не так уже вечером
Нас зовут фонари.
Жизнь - подруга упрямая,
Но держать спину прямо я
Буду, что бы не случилося
От зари до зари.

Паруса мои белые,
Как подруги умелые,
Ловят ветер души моей
В суете моих дней.
Я убью тебя, милая,
Моя грусть шизокрылая,
Если будешь мешаться мне,
Словно муха в вине.

Небеса мои светлые
И подруги заветные,
Вы меня не оставите
Никогда, никогда.
Как же так получается
Моя песня кончается,
А моя жизнь продолжается
И бурлит, как вода.

А я ясные дни
Оставляю себе,
А я хмурые дни
Возвращаю судьбе.
А я ясные дни
Оставляю себе,
А я хмурые дни
Возвращаю судьбе.

Кольщик наколи мне купола,
Рядом чидотворный крест с иконами,
Чтоб играли там колокола
С переливами и перезвонами.

Наколи мне домик у ручья,
Пусть течет по-воле струйкой тонкою.
Чтобы от него портной судья
Не отгородил меня решеткою.

Нарисуй алеющий закат.
Розу за колючей ржавой проволкой.
Строчку Мама, я не виноват!
Напиши, и пусть стереть попробуют.

Если места хватит - нарисуй
Лодку, с парусами ветром полными.
Уплыву, волки, вот вам...
Чтобы навсегда меня запомнили.

И легло на душу, как покой.
Встретить мать - одно мое желание.
Крест коли, чтоб я забрал с собой
Избавление, но не покаяние.

Не осуждай меня мама, я ведь только тем и жил,
Что знал - ты меня ждешь; я знаю, ты плачешь
вечерами, и видишь сны где я совсем еще маленький,
подкрадываюсь к тебе, и закрываю твои глаза ладошками;
ты нарочно говоришь:отец?,Татьянка?, я смеюсь:
нет, нет, не угадала; отцу с Танюхой привет; деньги
в конверте не шли - суки все вынут, но я ж назло им
вернусь, потому что ты меня ждешь.

М. Круг

Смотришь мыльные оперы о любви без конца.
Настя с куклами возится и не помнит отца.
А с работы, усталая, приезжаешь домой.
На метро до Чертаново, как когда-то со мной.

Ах, сколько дней, всё снятся мне Московские огни.
И тянутся и тянутся резиновые дни.
И с отрывных календарей не падают они.
А тянутся и тянутся резиновые дни.
А за вещи, спасибочка, но размер то не мой.
Я тут все же маленечко похудел под сосной.
Остаётся начальнику, в деревяшку ударь,
Половина вот этого и ещё календарь.

А у нас тут на севере, месяц семьдесят дней,
Потому, что на севере, тут же ночи длинней.
Потерпи и закончится этот мой сериал.
Отпущу себе волосы и покину Урал

ПОСЕДЕВШАЯ ЛЮБОВЬ МОЯ

На Колыме, где тундра и тайга кругом,
Среди замёрзших елей и болот
Тебя я встретил с твоей подругою,
Сидевших у костра вдвоём.

Шёл крупный снег и падал на ресницы вам;
Вы северным сияньем увлеклись.
Я подошёл к вам и руку подал,
Вы встрепенулись, поднялись.

И я заметил блеск твоих прекрасных глаз,
И руку подал, предложив дружить.
Дала ты слово быть моею,
Навеки верность сохранить

В любви и ласках время незаметно шло;
Пришла весна и кончился твой срок.
Я провожал тебя тогда на пристань.
Мелькнул твой беленький платок.

С твоим отъездом началась болезнь моя,
Ночами я не спал и всё страдал.
Я проклинаю тот день разлуки,
Когда на пристани стоял.

А годы шли, тоской себя замучил я.
Я встречи ждал с тобой, любовь моя!
По актировке, врачей путёвке,
Я покидаю лагеря.

И вот я покидаю свой суровый край,
А поезд всё быстрее мчит на юг.
И всю дорогу молю я Бога –
Приди встречать меня, мой друг!

Огни Ростова поезд захватил в пути;
Вагон к перрону тихо подходил.
Тебя больную, совсем седую,
Наш сын к вагону подводил.

Так здравствуй, поседевшая любовь моя!
Пусть кружится и падает снежок
На берег Дона, на ветку клёна,
На твой заплаканный платок.

Cл. А. Поперечний

Потемнеет серебро, померкнет золото.
Поизносятся и вещи, и слова.
Из альбомов улыбнется нежно молодость.
Из-под плит проглянет тихая трава.
Всё на свете перемелется, век сменится.
Пронесутся годы, словно с горки вниз.
Только ты, душа - суровой жизни пленница,
Из меня, как из темницы, смотришь ввысь.

Душа болит, а сердце плачет.
А путь земной ещё пылит.
А тот, кто любит, слёз не прячет.
Ведь не напрасно душа болит.

То ли цвет черемух, то ли снег посыпется
На каштановые волосы твои.
Скоро время -- зверь невидимый -- насытится.
И уйдет, оставив сердце без любви.

Потемнеет серебро, померкнет золото.
Поизносятся и вещи, и слова.
Из альбомов улыбнется нежно молодость.
И окажется, - душа еще жива...

Дом из кубиков сложу,
Чтоб услышать дочки смех.
Я ей сказку расскажу,
Что она счастливей всех.
Очень верит мне она,
И не знаю, отчего,
Вдруг пойму, как мне нужна
Сказка детства моего.

Ей, конечно, рано знать,
Как бывает трудно жить,
Как приходится терять
То, чем нужно дорожить.
Дочка с кубиком заснет,
Мне ж не спится от обид,
Но меня уж не спасет
Добрый доктор Айболит.

Как бы мне хотелось вновь
Верить в детские мечты,
Верить в сказки и любовь,
И в победу доброты.
Дочке кубики сложу,
Чтоб в глазах увидеть смех.
Я ей сказку расскажу,
Что она счастливей всех.

На земле забот хватает,
Радость есть, и есть беда.
Детский сон тревог не знает,
Только он - не навсегда.

Н.Доризо

ВЯЗАНЫЙ ЖАКЕТ

В день, когда исполнилось мне 16 лет,
Подарила мама мне вязаный жакет
И куда-то в сторону отвела глаза.
Принесли посылку нам - это от отца.

Ты о нем не подумай плохого,
Подрастешь - сам поймешь все с годами.
Твой отец тебя любит и помнит,
Хоть давно не живет уже с нами.

Вечером на улице мне сказал сосед:
«Что же не наденешь ты новый свой жакет?
Мать всю ночь работала, чтоб его связать».
И тогда я понял, что такое мать.

Я рукою гладил новый свой жакет,
Не сказал я матери про ее секрет.
Лишь любовь безгрешная, лишь родная мать
Может так заботливо и так свято лгать.

Ты запомни строки эти…
Было так:
На белом свете
Жил какой-то человек,
Почему-то мною звался,
Очень часто увлекался,
Слишком часто ошибался
Он за свой короткий век.
На моей он спал кровати,
Надевал моё он платье,
И курил он мой табак.
Веселился он некстати
И грустил совсем некстати.
Жил не так,
Любил не так,
Был он слаб,
А я сильнее.
Скуп он был,
А я щедрее,
Груб он был,
А я нежнее.
Нет такого в нём огня,
Если б он тебя не встретил,
Значит, не было б на свете
Настоящего меня.

В тишине уснувшего вагона
У меня спросил старик-сосед:
- Кто Вы по профессии? —
Смущённо
Я молчал –
Признаться или нет?
Мне казалось,
назовусь поэтом,
Будто славой щегольну чужой,
Ни по книгам
и ни по газетам
Вдруг меня не знает спутник мой.
- Ваша как фамилия? –
он сразу
Спросит оживлённо,
а потом:
- Как?
Признаться, не встречал ни разу,
С прозой как-то больше я знаком!..

В этот вечер
(да простит мне муза
Ложь необходимую сию)
Я назвал себя
студентом вуза,
Грустно скрыв профессию свою.
Скрыл – и зубы стиснул от обиды,
Подмывало дать другой ответ, —
Я ведь не сказал бы
«знаменитый».
Я б ответил скромно:
– Я поэт. —

Это не трудов моих оценка —
Ведь сосед не скрыл, что агроном,
Хоть с его я славой не знаком.
Агроном,
а тоже не Лысенко.

На вагонной полке плохо спится,
Долго говорили мы впотьмах:
Я, робея,
о сортах пшеницы,
Он о Маяковском,
о стихах,
Моего любимого поэта
Наизусть всю ночь он мне читал,
Волновался, требовал похвал,
Будто сам он сочинил все это…

Мы с ним вышли на перрон московский,
Долго я глядел соседу вслед.
Мне бы так писать,
как Маяковский,
Чтоб ответить скромно:
— Я поэт!


Мы ехали с нею в двухместной
Уютной каюте на юг,
В двухместной,
совсем неуместной
Для нас — незнакомых, для двух.

Я выйду гулять на причале,
Она — в стороне от меня…
Подчёркнуто с ней мы молчали
До вечера первого дня.

Но в море трудней, чем на суше,
Так долго молчать в тишине.
Она рассказала о муже,
А я ей в ответ — о жене.

Почувствовав вдруг облегченье,
Впервые ей глядя в глаза,
Жену я свою с увлеченьем
Упорно хвалить принялся.

Но что-то в груди защемило,
Когда вдруг заметил я,
как
Впервые две ямочки мило
Мелькнули на смуглых щеках.

Заметил, как чист её профиль,
Нахмурился и замолчал.
Нет, то не кассир, —
Мефистофель
Билет проездной мне вручал!..

И тесно мне стало в каюте.
На пристань я вышел один.
Смотрите, мол, грешные люди, —
Вот верный жене гражданин!

Мне место вполне на плакате:
Пай-мальчик, примерен и мил,
Как будто в самом Детиздате
Я отредактирован был!

И так захотелось обратно!
Тем вечером, не утаю,
Мне было чертовски досадно
И стыдно за верность мою.

Так в детстве казалось мне стыдным
Отстать от курящих друзей, —
Боялся я прозвищ обидных,
Старался быть взрослым скорей.

Я первую помню затяжку,
Свинцовую горечь во рту,
От дыма так тошно и тяжко,
Что чувствую — вот упаду…

Но всё же курил я.
И даже
При девочках пиво я пил,
Но, чем я старался быть старше, —
Тем больше мальчишкою был!

…Мы с ней попрощались в Анапе,
В ночном незнакомом порту,
Она появилась на трапе
И тотчас ушла в темноту.

Светало в горах молчаливых,
Здесь час предрассветный хорош!
Как много тропинок красивых,
Да разве их все обойдёшь…

Исчезли Анапы утёсы,
Мы в море идём на зарю.
Сосед достаёт папиросы, —
Спасибо,
но я не курю!

Знал одно я, что она филолог,
Что недавно с мужем разошлась,
Помнил, как внимателен и долог
Взгляд её холодных серых глаз.
Сдержанна и даже суховата,
Для меня была чужой она.
Но порой, бывает, мало надо,
Чтоб всю ночь промаяться без сна.
И, подхвачен первою строкою
Так, что остро пробирала дрожь,
Сочинил я женщину такою,
Что прочтёшь — и глаз не оторвёшь!
Посвятил ей тонкий запах мяты,
Тишину заоблачных светил,
Влажный клевер, туфелькой примятый,
Целый мир
одной ей посвятил!..
И когда мы вновь пришли к раките,
Где вдвоём стояли в полночь ту,
Ей сказал взволнованно:
— Хотите,
Я стихи вам новые прочту?! —
Я читал старательно и жарко,
Чтоб она могла себя узнать,
Чтобы тайну моего подарка
С нежностью сумела разгадать.
Замолчал я.
И она молчала,
Не сказав в ответ мне ничего.
Зеркальце из сумочки достала
И протёрла бережно его,
Волосы поправила красиво,
Голову чуть набок наклоня.
А потом задумчиво спросила,
Не взглянув ни разу на меня:
— Интересно, есть ли у поэта
Месячный оклад, как у других?
Любопытно, сколько вам газета
Может заплатить за этот стих? —
А потом сказала оживлённо:
— Я на днях читала фельетон —
Лишь за перевод «Пигмалиона»
Кто-то
заработал миллион!
— Миллион! —
я крикнул огорчённо.
(Гонорар мой был предельно мал!..)
А ведь, может, больше миллиона
За стихи я эти ожидал!..

Давно не бывал я в Донбассе,
Тянуло в родные края,
Туда, где доныне осталась в запасе
Шахтёрская юность моя.

Осталась она неизменной,
Хотя от меня вдалеке.
Там девушка Галя живёт непременно
В рабочем своём городке.

Отчаянно Галя красива,
Заметишь её за версту.
Бывалые парни глядят боязливо
На гордую ту красоту.

С тех пор хоть немало я прожил,
Душа красоте той верна.
В другую влюбился за то, что похожа
Глазами на Галю она.

И вот, наконец, я в Донбассе,
Вот беленький домик её…
Седая хозяйка на чистой террасе
Спокойно стирает бельё.

Стою я в сторонке безмолвно,
Душа замирает в груди.
Прости меня, Галя, Галина Петровна,
Не знаю за что, но прости.

Прости за жестокую память
О прежних косичках твоих,
За то, что мужчины бывают с годами
Моложе ровесниц своих.

Прости за те лунные ночи,
За то, что не в этом краю
Искал и нашёл я похожую очень
На давнюю юность твою.



Ода врагам

Я возвращаюсь
К юности минувшей
И говорю:
За всё спасибо Вам —
Той женщине,
Внезапно обманувшей,
Верней, в которой обманулся сам.

Мой враг,
Спасибо говорю тебе я
За факт существованья твоего.
Я был без вас
Беспечней и добрее,
Счастливей был призванья своего.

Вы посылали вызов на дуэли,
Вы заставляли браться за перо.
Вы мне добра, конечно, не хотели,
И всё же мне вы принесли добро.

Не раз я был за доброту наказан
Предательскою завистью людской.
И всё-таки не вам ли я обязан
Своею, может, лучшею строкой.

Н. Доризо


/

Волк

Ты пойми меня, пойми, нет чудес:
Сколько волка не корми - смотрит в лес,
Сколько волка не ласкай - смотрит вдаль,
А в глазах его тоска и печаль.
Не заглушит предков зов бабья лесть -
У меня от нежных слов дыбом шерсть.
Не смиришь улыбкой ты в сердце злость -
У меня от доброты в горле кость.
Гладь меня или не гладь - малый толк.
Псом ручным не может стать серый волк.
Зло не может стать добром, раб - не пан.
Для меня твой теплый дом - что капкан.
К зверобою не привить белену,
Даже днем я буду выть на луну,
Цепь стальную пополам разорву,
Но свободу не продам за жратву!
Если стану жить, твой двор сторожа,
Не простят мне мой позор кореша.
И однажды у ворот, в час ночной,

Горло мне перегрызет брат родной.
Ну зачем тебе такой лютый зверь?
Не держи меня, открой настежь дверь!
Пахнет плотью чей-то след там, вдали…
Отпусти меня, ай нет, пристрели!

Она жила через этаж,
Она сдавала нам гараж,
То затопляла всех водой,
То просто плакала и пела –
Она всю жизнь была звездой
Больших и Малых погорелых.
Но жизнь прошла. Играть театры
Пришли другие Клеопатры.
Она терпела. Но – доколе?
Ушла, не выходя из роли.

И что теперь? Да всё теперь,
Бывает, открываешь дверь,
А там она стоит с визитом
С ажурным зонтиком раскрытым:

– К вам наша моль не залетала?
Вас наша боль не испытала?
Вам наша быль не снилась ночью,
Не разрывала простынь в клочья?
Нет? Извините, ухожу.
О, люди, люди, что за звери!

И шла к другому этажу,
Где те же люди, те же двери…
…А в доме появлялась моль.
А в сердце поселялась боль.
Дурная мысль, расправив крылья,
Парила в спальне чёрной былью,
И было страшно и нелюбо.
Зачем, за что? Что мне Гекуба?
Наверно, то же, что и вам…
…Рука тянулась к рукавам,
Скользя к фламандским кружевам
Пропахших порохом манжет:
«Месьё, не зажигайте свет!»

Екатерина Горбовская

все важные фразы должны быть тихими,
все фото с родными всегда нерезкие.
самые странные люди всегда великие,
а причины для счастья всегда невеские.
самое честное слышишь на кухне ночью,
ведь если о чувствах — не по телефону,
а если уж плакать, так выть по-волчьи,
чтоб тоскливым эхом на полрайона.
любимые песни — все хриплым голосом,
все стихи любимые — неизвестные.
все наглые люди всегда ничтожества,
а все близкие люди всегда не местные.
все важные встречи всегда случайные.
самые верные подданные — предатели,
цирковые клоуны — все печальные,
а упрямые скептики — все мечтатели.
если дом уютный — не замок точно,
а квартирка старенькая в Одессе.
если с кем связаться — навеки, прочно.
пусть сейчас не так всё, но ты надейся.
да, сейчас иначе, но верь: мы сбудемся,
если уж менять, так всю жизнь по-новому.
то, что самое важное, не забудется,
гениальные мысли всегда бредовые.
кто ненужных вычеркнул, те свободные,
нужно отпускать, с кем вы слишком разные.
ведь, если настроение не новогоднее,
значит точно не с теми празднуешь.

Ок Мельникова

Семнадцать...
Двадцать...
В годы те,
Что понимал я в красоте?!

Румянца ль видя густоту
Иль бровь, приподнятую круто,
Я счастлив был,
Я красоту
С беспечной молодостью путал.

Теперь мне далеко за тридцать,
И потому тоскливей пса
Бездомного
Гляжу я в лица,
Ищу любимые глаза.

Ровесниц вижу увяданье,
Уже не юности расцвет,
А пережитого страданья
Милей мне
Благородный след.

Давно забылись
Дни свиданий,
Но то стыдливей, то бойчей
Свет запоздалых ожиданий
Все светится в глуби очей.

Румянец спал
Пыльцой цветочной,
И бровь не просто приподнять.
Та красота была непрочной,
А эта...
Эту не отнять.


Василий Федоров

Марина Бойкова


Она так приходит каждую ночь,
Что-то шепчет ему на ушко,
Он просыпается, гонит сон прочь,
Переворачивает подушку...

"Мне снова снится этот кошмар!" -
Встает, на кухне пьет жадно воду,
Чтоб успокоить душевный жар,
Добавив каплю лимона в соду.

Ложится, пытаясь заснуть опять,
Отвлечься от дум, поскорей забыться,
Шепчет: «Давно на тебя наплевать!
Все хватит! Закрыта твоя страница».

Она просыпается каждый раз,
Идет на кухню, возвращается с кружкой,
И думает, с кем он спит сейчас,
Рядом ложится с какой подружкой?

Отпивает из кружки воды глоток,
Вкус соды, странно - пахнет лимоном,
Вздыхает, смотрит на потолок:
«Живи по привычным своим законам!»

Потом засыпает, ей снится сон:
Он гладит ее по щеке ладошкой,
Хватает спросонья, но это не он,
Клубочком свернулась любимица-кошка...

Ей жарко и что-то давит на грудь,
«Отстань, надоело! - и воет белугой, -
Ты дашь мне когда-нибудь отдохнуть?»
И каждую ночь они снятся друг другу...

Я ЛЕЖУ, БОЛЕЮ

Агния Барто

Я лежу, болею,
Сам себя жалею.

Повздыхаю на спине,
Снова на бок лягу...
Не идут друзья ко мне
Навестить беднягу.

Я лежу, болею,
Сам себя жалею.

Где товарищи мои?
Как проводят лето?
Без меня ведут бои
На футболе где-то...

Я лежу, болею,
Сам себя жалею.

Жду, когда в конце концов
Распахнутся двери
И ворвутся шесть мальцов,
Пять по крайней мере.

Но в квартире тишина...
Тру глаза спросонок,
Вдруг я вижу (вот те на!)—
Входят пять девчонок.

Пять девчонок сели в ряд
У моей кровати.
— Ну, довольно!— говорят.—
Поболел, и хватит.

Песни знаешь или нет?
Будешь запевалой!—
Я киваю им в ответ:
— Что ж, споем, пожалуй.

Танька (тонкий голосок,
Хвостик на затылке)
Говорит: — А это сок
Для тебя в бутылке.

Чудеса! Мальчишек жду,
А пришли девчата.
Я же с ними не в ладу,
Воевал когда-то.

Я лежу, болею,
Сам себя жалею,
Как с девчонками спою,
Сразу веселею.

1912
Сергей Есенин.

Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать.

Милые березовые чащи!
Ты, земля! И вы, равнин пески!
Перед этим сонмом уходящим
Я не в силах скрыть своей тоски.

Слишком я любил на этом свете
Все, что душу облекает в плоть.
Мир осинам, что, раскинув ветви,
Загляделись в розовую водь.

Много дум я в тишине продумал,
Много песен про себя сложил,
И на этой на земле угрюмой
Счастлив тем, что я дышал и жил.

Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве,
И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.

Знаю я, что не цветут там чащи,
Не звенит лебяжьей шеей рожь.
Оттого пред сонмом уходящим
Я всегда испытываю дрожь.

Знаю я, что в той стране не будет
Этих нив, златящихся во мгле.
Оттого и дороги мне люди,
Что живут со мною на земле.

Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.

Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник -
Пройдет, зайдет и вновь покинет дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.

Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветром в даль,
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.

Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.

Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадет трава,
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.

И если время, ветром разметая,
Сгребет их все в один ненужный ком...
Скажите так... что роща золотая
Отговорила милым языком.
1924

БАЛЛАДА О ДУРАЦКОЙ СМЕРТИ

Нет, пули я не боялся. Чего их бояться, пуль-то?
К тебе им одна дорога, а мимо - сотни дорог.
Я мыслил в войну о пулях, как нынче в смысле инсульта:
догонит, значит, догонит. На каждого писан срок.

А если чего и боялся, так только дурацкой смерти,
такой, что не от болячек и даже не от войны...
Ее, косую поганку, я только однажды встретил,
и то, не так, чтобы лично, а вроде со стороны.

...Застряли мы под Ростовом, две роты на полустанке.
Степь. Август. Земля прожарена... Ну хоть окопы не рой.
Гранаты да восемь орудий - а немцы нагнали танки.
А время было горячее. Ну, ясно: сорок второй.

Нам немцы весь день давали. И дали довольно крепко.
Но к вечеру все же стихли. Стало полегче жить...
Тут взводный входит, однако. Кто, мол, пойдет в разведку?
Спросил, скотина, и смотрит. Так что лучше сходить.

Всего подобралось четверо, чтоб каждый работал в паре.
(Напарника ранят - вытащи, а вдруг побежит - пришей...)
Я, Гиви из Кутаиса, Юсуф - казанский татарин,
и Арвид, тоже нерусский. Вроде, из латышей.

Нам твердо пообещали: вернетесь - нальем по двести.
Потом задачу поставили: надобно до утра
взять за линией немца. И там же, прямо на месте,
вытащить из паскуды, где ихние панцера?

Почти что без приключений мы сделали полработы:
пошли и добыли немца. Проверили документ.
Ганноверец Дитер Гоффман, ефрейтор танковой роты.
С двадцать второго года. Выходит, что двадцать лет.

Пацан пацаном. Трясется. Какая уж там молчанка?
Бормочет свои "майн готты" (по ихнему "Бог прости")
потом дошел до "рот фронта". Но нам-то надо про танки!
Причем, - не позже рассвета, чтоб было время уйти.

А он сипит: "нихт ферштейне" (видать, оказался с норовом).
И что прикажете делать? Засели в ближнем леске...
Гиви нельзя, как старшому. Арвиду - как дозорному.
А я бы, может, и справился - так врезало по руке.

"Давай!" - говорим Юсуфу. Юсуф достал зажигалку,
прожарил покрепче финку, фрица взял за вихра...
Работает. Мы скучаем. Парня, понятно, жалко,
но надо знать до рассвета, где ихние панцера!

...Ну что говорить? Он вспомнил про танки и самоходки,
и то, что атака в полдень, по флангу, с левой руки...
Мы сняли допрос на месте, а после - ножом по глотке.
Поскольку тащить - не выйдет, а бросить - не по-людски.

...Когда мы вернулись к нашим - ротный аж прослезился:
соколики! спать немедленно! А утром прошу ко мне!
А утром... верьте-не верьте, глядим: Юсуф удавился.
Вышел, будто до ветру - и сделался на ремне.

Ну, тут заварилась буча! Начальство понабежало,
особый майор Брызгало Юсуфу в глаза смотрел...
Потом признали, однако, что дело не трибунала,
а также не особиста, поскольку не самострел.

...А в полдень поперли танки. Но мы-то их ожидали:
из тридцати половина с трудом уползла назад...
Чуть позже за этот поиск нам всем вручили медали.
Юсуфу, правда, посмертно - но тут уж сам виноват.

...И если попы не брешут в церквах о ненашем свете,
хочу я спросить у Юсуфа, когда настанет пора:
какого хрена сплясал ты в обнимку с дурацкой смертью,
коль мы не пустили к Дону крестовые панцера?

Л. Вершинин

Странно подумать об этом
и оправдания нет –
ненависть к русским победам
русский лелеет поэт,

Он сожалеет всем сердцем,
что обделил его Бог –
шведам, французам и немцам
не угодить под сапог.

Кремль не увидеть горящим,
не послужить в денщиках.
Он к европейцам блестящим
дезертирует в веках.

Лучше у них на задворках
с мелкой лакейской душой.
Лучше в удельных коморках
вместо державы большой.

Путь к покаянию долог.
Нужен певцу перемен
или хороший психолог,
или плохой полисмен.

C

Евгений Евтушенко

МОЖНО ВСЕ ЕЩЕ СПАСТИ


Сплетни могут все смести,
как недобрый ветер,
можно все еще спасти,
если им не верить.

Можно все еще спасти.
Мы друг другом жили.
Ты меня не отпусти
в руки, мне чужие.

Можно все еще спасти.
Как на льду все тонко.
Ты любовь перекрести,
будто бы ребенка.

Соблазняют нас пути,
скользкие, как змеи.
Можно все еще спасти,
если быть умнее.

Равнодушием не мсти.
Нас разрушит злоба.
Можно все еще спасти,
если живы оба...

..Сегодня третий день рыдает небо...
А ты мне снишься... снишься по ночам,
И я к тебе бегу бегом по снегу.
Я так скучаю по твоим рукам...
Я там дышу сильней, дышу тобою.
И губ касаюсь и в глаза смотрю,
Во сне мы вместе. Ты опять со мною...
И говоришь мне снова "Я люблю".
Во сне ты крепко-крепко обнимаешь,
Ты много шутишь, я в ответ смеюсь.
Во сне ты не уйдёшь и не обманешь,
И потерять всё это не боюсь...
Но я проснусь и всё внутри заноет,
До жути больно, тяжело дышать.
А это сердце рвётся за тобою,
Оно так просит дольше, дольше спать...

(с)

Чья-то мама ищет сына,
Фрукты, море, пляж, загар.
Руки, ноги, плечи, спины.
Солнце. Солнечный удар...

Море сине, небо сине,
В синем небе самолет.
И женатому мужчине
Эта девушка в бикини
Будет сниться, сниться, сниться...
Будет сниться целый год.

Анна Ахматова - стихи

Антология русской поэзии
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.

И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.

Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина...
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор всё как будто больна.

Мне шепчут боги: Не узнаешь рая,
Познаешь муки ада, сердца дрожь.
Пойдёшь за нею — потеряешь радость,
Покой утратишь, счастья не найдёшь.

Пойдёшь за нею — встретишь неудачу,
Да и врагов в придачу наживёшь.
Пойдёшь за нею — горечью заплатишь,
Да будет поздно, после сам поймёшь...

Мне шепчут люди, вроде бы не злые,
Печально опуская долу взгляд:
Пойдёшь за нею — проклянут родные,
Да и чужие не благословят.

Пойдёшь за нею, молвит друг-товарищ,
Считай, что дружбы нашей не вернёшь.
Пойдёшь за нею — каши с ней не сваришь,
А просто с голодухи пропадёшь...

Пойдёшь за ней — жизнь станет безотрадной,
Пойдёшь за ней — себе же на беду...
И я пошёл за нею безоглядно,
Все потому, что верю и люблю.

А. Поперечный

Мне кажется, мы все людьми
рождаемся,
И только лишь потом, через года,
Звереем, и в мутантов превращаемся,
Такая вот у общества беда.

Крысятничаем, бычимся, собачимся,
Скотинимся, свинячим, и мычим,
Мы ржем, и обезьянничать пытаемся,
Ишачим, петушимся и козлим,

Кукуем, попугайничаем, каркаем,
Стервятничаем, иногда клюём,
Живем, по сути, жизнью очень яркою,
Вот только жаль, как люди, не живем...