"Видеть" суть вещей с помощью стихотворений. Любимые стихи Дона Хуана.

Л.Дербенев

Всегда быть рядом не могут люди,
Нельзя любви, земной любви гореть без конца...
Скажи, зачем же тогда мы любим,
Считая дни, сжигая сердца?

Любви все время мы ждем как чуда,
Одной-единственной ждем как чуда,
Хотя должна, она должна сгореть без следа.
Скажи, узнать мы смогли откуда?
Узнать при встрече смогли откуда,
Что ты моя, а я твоя любовь и судьба?..

Скажи, нам сколько пришлось скитаться,
Среди туманных миров скитаться
Затем, чтоб мы, с тобою мы друг друга нашли?
А вдруг прикажет судьба расстаться,
Опять прикажет судьба расстаться
При свете днем на крае земли?..

Не счесть разлук во вселенной этой,
Не счесть потерь во вселенной этой.
А вновь найти, любовь найти всегда не легко.
И все-ж, тебя я ищу по свету,
Опять тебя я ищу по свету,
Ищу тебя среди чужих пространств и веков...

А.С.Есенин

x x x

Грубым дается радость.
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль.

Жаль мне себя немного,
Жалко бездомных собак.
Эта прямая дорога
Меня привела в кабак.

Что ж вы ругаетесь, дьяволы?
Иль я не сын страны?
Каждый из нас закладывал
За рюмку свои штаны.

Мутно гляжу на окна.
В сердце тоска и зной.
Катится, в солнце измокнув,
Улица передо мной.

А на улице мальчик сопливый.
Воздух поджарен и сух.
Мальчик такой счастливый
И ковыряет в носу.

Ковыряй, ковыряй, мой милый,
Суй туда палец весь,
Только вот с эфтой силой
В душу свою не лезь.

Я уж готов. Я робкий.
Глянь на бутылок рать!
Я собираю пробки -
Душу мою затыкать.

К.Симонов
1941


Если Бог нас своим могуществом
После смерти отправит в рай,
Что мне делать с земным имуществом
Если скажет он: выбирай?

Мне не надо в раю тоскующей,
Чтоб покорно за мною шла.
Я бы взял с собой в рай такую же,
Что на грешной земле жила.

Злую, ветренную, колючую.
Хоть не надолго, да мою.
Ту, что нас на земле помучила
И не даст нам скучать в раю.

В рай, наверно, таких отчаянных
Мало кто приведёт с сабой.
Будут праведники нечаянно
Там подглядывать за тобой.

Взял бы в рай с собой расстояния,
Чтобы мучиться от разлук.
Чтобы помнить, при расстовании,
Боль сведённых на шее рук.

Взял бы в рай с собой все опасности,
Чтоб вернее меня ждала.
Чтобы глаз своих синей ясности
Дома трусу не отдала.

Взял бы в рай с собой друга верного,
Чтобы было с кем пировать,
И врага, чтоб в минуту скверную
По земному с ним враждовать.

Ни любви, ни тоски, ни ярости,
Даже курского соловья...
Ни любой самой малой малости
На земле бы не бросил я.

Даже смерть, еслиб было мыслимо,
Я б на землю не отпустил.
Всё, что к нам на земле причислено,
В рай с собою бы захватил.

И за эти земные корысти,
Удевлённо меня кляня,
Я уверен,
Что Бог бы в скорости,
Вновь на землю спустил меня.

Утешение


Кто лежит в могиле,
Слышит дивный звон,
Самых белых лилий
Чует запах он.

Кто лежит в могиле,
Видит вечный свет,
Серафимских крылий
Переливный снег.

Да, ты умираешь,
Руки холодны,
И сама не знаешь
Неземной весны.

Но идешь ты к раю
По моей мольбе,
Это так, я знаю.
Я клянусь тебе.

Николай Гумилев

Для тебя возлюбленная

В птичий ряд я на рынке пошел
И птиц накупил
Для тебя
возлюбленная
Я в цветочный ряд на рынке пошел
И цветов накупил
Для тебя
возлюбленная
Я в железный ряд на рынке пошел
И цепей накупил
Тяжелых цепей
Для тебя
возлюбленная
А потом на невольничий рынок пошел
И тебя там искал
Но тебя не нашел
возлюбленная.

(C)

Жизнелюбивый сонет

С какой-то виноватостью устало
Я все свои грехи переберу
Я не умру от скромности, пожалуй
От сдержанности – тоже не умру
Я также не замалчиваю факта,
Что трезвым не останусь на пиру
Ещё я не умру от чувства такта
От вежливости – точно не умру
От этой горькой истины не прячась
Я изучаю сам себя на цвет
Я не умру от стольких дивных качеств
Что, видимо, мне оправданья нет
Да оправдаться я и не стараюсь:
Я умирать пока не собираюсь

Все растраченные дни - дым,
Даже память из одних дыр,
Даже мысли холодней льдин,
Впереди одни дожди.

Задыхаюсь на бегу, стар,
Как валун на берегу стал,
Снятся черти и гробы, пью,
А ведь был когда-то юн.


Ничего мне не пошло впрок,
Не сложилось, не сбылось в срок,
Из хорошего одни сны,
Да и те всегда грустны.

Все, чем жизнь была полна, - ложь,
И судьбе моей цена грош,
Снятся черти и гробы, пью,
А ведь был когда-то юн.

Сожалений ни о чем нет,
Промелькнула жизнь и черт с ней,
За плечами вдалеке лес
Навсегда ушедших лет.

Доскриплю свое, а там тьма,
Ведь остаток жизни так мал,
Снятся черти и гробы, пью,
А ведь был когда-то юн.

Мой трамвай последний скрылся за углом,
Я сорокалетний человеко-лом,
Никому не нужен, как в печи зола,
Одинокий человеко-хлам.

Я мечтаю пожить без имени
В кочевом заполярном племени.
Греться вечером возле пламени.
Ощущать божий взор на темени.

Забери меня
Изнутри меня.
Покажи, как бывает
Вне меня.


Я не люблю

Я не люблю игру в одни ворота,
Я не люблю, совсем, случайных встреч,
Я не люблю в начале диалога
Вдруг получить в ответ прямую речь,

И не люблю я быть чужой проблемой,
Быть не собой, а кем-то быть другим,
Я тратить не люблю чужое время,
И очень не люблю я быть чужим,

Я не люблю стучаться лбом о стену,
И чувства формулировать в слова,
Зря не люблю я выходить на сцену,
И делать что-то не люблю я зря,

Я ненавижу недопониманий,
Я не люблю обманывать себя,
Я не люблю иметь пустые знанья,
И говорить напрасные слова,

Я не люблю быть теплым и холодным,
Я не люблю быть бедным и больным,
И ненавижу быть я несвободным,
И поступаться принципом своим…

Я не люблю вопросов без ответов,
Я не люблю банальные слова,
Я не люблю давать пустых советов,
И не люблю самое слово «я»…

Я не люблю играть на чьих-то чувствах,
И не люблю кого-то соблазнять,
Я не люблю, порою, то, что вкусно,
И ни во что я не люблю играть.

Я ненавижу разочарований,
Очарований тоже не люблю,
Я не люблю поспешных начинаний
И долгих колебаний не терплю,

Я не люблю когда бывает пусто,
И не люблю червонец по рублю,
Я очень не люблю когда мне грустно
И напускную радость не люблю,

Я не люблю начал без продолжений,
А поражений просто не терплю,
Я не люблю менять своих решений,
И ошибаться очень не люблю,

И не терплю я долгие прощанья,
И очень не люблю я быть в долгу,
Я не люблю пустые обещанья,
И вовсе обещаний не люблю,

И не люблю я очень слово «надо»,
Я не терплю ни «должен», ни «нельзя»,
Я не люблю обманчивого взгляда,
И половинок ненавижу я,

И не люблю я делать одолжений,
И не люблю такое принимать,
Я не люблю дурацких извинений,
Оправдываться или объяснять,

Я не люблю дотошных уговоров,
И не люблю кого-то заставлять,
Я очень ненавижу глупых споров,
И не люблю я недопонимать,

Я не люблю творить себе кумира,
И не люблю я, также, не любить,
И не люблю я жить в душе без мира,
И просто не люблю порою жить…

Я не люблю себя за всё плохое,
Я не люблю других… из-за себя…

(Dafra)


Я не люблю фатального исхода
От жизни я не устаю
Я не люблю любое время года
Когда весёлых песен не пою

Я не люблю открытого цинизма
В восторженность не верю и ещё
Когда чужой мои читает письма
Заглядывая мне через плечо

Я не люблю когда наполовину
Или когда прервали разговор
Я не люблю, когда стреляют в спину
Я также против выстрелов в упор

Я ненавижу сплетни в виде версий
Червей сомненья, почестей иглу
Или когда всё время против шерсти
Или когда железом по стеклу

Я не люблю уверенности сытой
Уж лучше пусть откажут тормоза
Досадно мне, что слово "честь" забыто
И что в чести наветы за глаза

Когда я вижу сломанные крылья
Нет жалости во мне и неспроста
Я не люблю насилье и бессилье
Вот только жаль распятого Христа

Я не люблю себя когда я трушу
Обидно мне, когда невинных бьют
Я не люблю, когда мне лезут в душу
Тем более, когда в неё плюют

Я не люблю манежи и арены
На них мильон меняют по рублю
Пусть впереди большие перемены
Я это никогда не полюблю

В. Высоцкий

Игра в любовников становится привычкой,
Игра в покойников становится бедой...
И сердце перечёркнутой страничкой
Рождает перечёркнутый покой.

Игра в людей становится попыткой
Приблизиться к молчанию огня.
Игра в детей становится не пыткой,
А только отражением себя.

И откровенья порождают чувства,
А снегопад колотит по стеклу...
Игра в любовь становится искусством
По крупному проигрывать игру!

Д. Нагиев

Писал историю о ком-то,
А оказалось - про себя.
Здесь, посреди холодных комнат,
Жить неуютно и нельзя.

А может, просто одиноко?
Но разве я совсем один?
Ты присмотрись - меня так много
Среди картинок и картин.

Но здесь порой бывает страшно,
Бывает скучно и темно.
Щека моя бывает влажной -
Не вытирал её давно

И жизнь моя на что-то гожа,
Она уже чуть-чуть твоя,
Так на мою она похожа,
А ведь писал не про себя..



Прижмись, я тебя согрею.
Ты снова увидишь сны.
Давай заколотим двери
И будем здесь до весны!

Давай остановим звуки
Как будто немых картин,
Возьмемся с тобой за руки
И, может быть, полетим...

Наверное, так бывает,
Иди же ко мне скорей.
И может земля растает,
И будет чуть-чуть теплей...


Я вернулся к тебе и звёздам+
Здесь давно не хватало нас!
Я подумал, что будет поздно,
Если я не вернусь сейчас.

Я вернулся, а ты молчала...
Может, ты не умела ждать?
Я вернулся. Давай сначала.
Я вернулся. Давай опять!

Идет принцесса, обходит лужи -
Спешит принцесса готовить ужин.
Придет на кухню, поставит кофе -
Дела принцессы не так уж плохи.

Закурит в кресле - увы, привычка,
печально глядя на пламя спички.
Две чашки кофе потом, и книга -
И снова вечер короче мига.

Постель принцессу прижмет, со вздохом
И та ответит коротким охом.
Погасит лампу - свою подругу -
На службу завтра и вновь по кругу.

Мерцает светом вечерний город,
Идет принцесса, шагает гордо.
Ничья владыка, ничья - невеста,
Да, да, без трона и королевства.

Ведь так бывает: родишься где-то,
Глядишь, ошибся - не та планета.

Мне сегодня припомнилось детство
Вкусом редкой тогда пепси-колы,
И мальчишка, что жил по соседству
И меня провожал после школы.
Наши с ним разговоры в беседке,
Нет, точнее – молчание рядом,
Когда фразы скупы и так редки,
Говорят лишь улыбки и взгляды.
Помню, нянчилась с маленьким братом,
Представляя себя его мамой,
А потом любоваться закатом
Убегала в луга за домами.
Как писала стихи до рассвета,
Пряча синий блокнот под подушкой.
И ни с кем не делилась секретом,
Даже с мамой и лучшей подружкой.
Помню, как «задыхалась» в квартире,
Все мечтала о собственном доме…
И жила в своем маленьком мире
Многоликом, цветном, невесомом!
А сейчас как-то все по-другому,
Монотонно, обыденно, серо,
Слишком просто и слишком знакомо.
Да и ты, к сожаленью, не первый,
Кто не стал для меня идеалом,
Голубою мечтою всей жизни…
Дело вовсе не в том, что устала,
Привередлива или капризна.
Ты серьезный, солидный мужчина,
Но не смог покорить мое сердце.
Знаешь, в чем основная причина?
Я все та же девчонка из детства.

Сорокина Ольга

И. Бродский

Я всегда твердил, что судьба - игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако сильно.

Я считал, что лес - только часть полена.
Что зачем мне вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнёт на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Я писал, что в лампочке - ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола,
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус.
вещь обретает не ноль, а Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порой, порой отплюнусь.

Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не даёт побега: что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.

Моя песня была лишена мотива.
но зато её хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладёт на плечи.
Я сижу у окна в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.

Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.

1971



Мне дела нет, что миллионы раз
Картины небосвода повторялись.
Я ухожу за поволоку глаз,
Туда, где карты мира потерялись,
Я ухожу в Тебя, бездонный мир.
В незримые поля под тонкой кожей,
В иное вещество, в другой эфир,
Где все так страшно близко, так похоже,
Что не узнать - ни неба, ни себя -
И сны, как птицы покидают гнезда,
И тайно зреют, взрывами слепя,
Поющие невидимые звезды.
Я ухожу в Тебя - для бытия
В не бывших звуках, я освобождаюсь
Для снов. Твоих - где, может быть, и я,
Не узнанный, в последний раз рождаюсь...

Владимир Леви

Первой женщине моего сына

Капелька человеческого потока,
Может, Наташа, а может, Ирина, —
Где-то идет, каблучками цокая,
Первая женщина моего сына.
Первая в жажде, первая в поиске,
Вечная или случайная?
Где повстречается — в парке, в поезде?
Застенчивая? Отчаянная?

Светят коленками
В юбочках «мини»
Студентки и секретарши…
Ты, что проявишь мужчину в сыне,
Моложе его или старше?

Если старше…Смиренно прошу, не
воинственно,
Слов не прячь сокровенных, нежных,
Не вымещай на моем, единственном,
Обиду на твоих прежних.

Чтоб не прошла ты, первая женщина,
По душе сыновней, как трещина.
Чтоб не проклял твои он двери,
Чтоб, ликуя, сердце — в ребро,
Чтобы шел от тебя и верил,
Что женщина — есть добро…

Ну а если моложе… Если
Цел еще и косичек лен, –
Я хочу, чтоб в тебе воскресли,
Сын мой, рыцари всех времен.

Чтоб от первой взрослой постели
Глаза ее не опустели.
Чтоб тобой человечность мерила,
В голосишке чтоб — серебро,
Чтобы шла от тебя и верила,
Что мужчина — это добро.

Нора Яворская

СОН

Белла Ахмадулина

О опрометчивость моя!
Как видеть сны мои решаюсь?
Так дорого платить за шалость —
заснуть?
Но засыпаю я.

И снится мне, что свеж и скуп
сентябрьский воздух. Все знакомо:
осенняя пригожесть дома,
вкус яблок, не сходящий с губ.

Но незнакомый садовод
разделывает сад знакомый
и говорит, что он законный
владелец.
И войти зовет.

Войти? Как можно? Столько раз
я знала здесь печаль и гордость,
и нежную шагов нетвердость,
и нежную незрячесть глаз.

Уж минуло так много дней,
а нежность — облаком вчерашним,
а нежность — обмороком влажным
меня омыла у дверей.

Но садоводова жена
меня приветствует жеманно.
Я говорю:
— Как здесь туманно...
И я здесь некогда жила.

Я здесь жила — лет сто назад.
— Лет сто? Вы шутите?
— Да нет же!
Шутить теперь? Когда так нежно
столетьем прошлым пахнет сад?

Сто лет прошло, а всё свежи
в ладонях нежности
к родимой
коре деревьев.
Запах дымный
в саду всё тот же.
— Не скажи!—
промолвил садовод в ответ.
Затем спросил:
— Под паутиной,
со старомодной чёлкой длинной,
не ваш ли в чердаке портрет?

Ваш сильно изменился взгляд
с тех давних пор, когда в кручине,
не помню, по какой причине,
вы умерли — лет сто назад.
— Возможно, но — жить так давно,
лишь тенью в чердаке остаться,
и всё затем, чтоб не расстаться
с той нежностью?
Вот что смешно...

Счастлив тот, чья весна совпадает с весной,
Чьи веснушки мелькают под рыжей сосной,
Чьи следы остаются на талом снегу.
Я таким возвратиться теперь не смогу.

Хорошо или нет умереть молодым,
Знают только опушек задумчивый дым
И растрепанный голубь в больничном окне.
Но они ничего не ответили мне.

Я мобильник возьму. Позвоню наугад.
Мне ответят гудки, что уже листопад,
Что те дни повторить никому не дано,
Что мальчишка смеющийся умер давно.

P.S.Игорь Мельников отказался от еды 25 декабря, и в ночь с 12 на 13 января его сердце остановилось

Я знаю Вас в лицо
Ваш адрес, телефон и даже имя.
Я знаю, как смеетесь Вы глазами,
И как грустите уголками глаз
И даже больше, чем Вы сами знаете себя...
Я Вас люблю!
Так просто?
Не совсем, поскольку...
Вы обо мне не знаете нисколько

Удачная на днях была охота,
Легко нашел я логово волков.
Волчицу сразу пристрелил я дробью,
Загрыз мой пес, двоих ее щенков.

Уж хвастался жене своей добычей,
Как вдалеке раздался волчий вой,
Но в этот раз какой-то необычный.
Он был пропитан, горем и тоской.

А утром следующего дня,
Хоть я и сплю довольно крепко,
У дома грохот разбудил меня,
Я выбежал в чем был за дверку.

Картина дикая моим глазам предстала:
У дома моего, стоял огромный волк.
Пес на цепи, и цепь не доставала,
Да и наверно, он бы помочь не смог.

А рядом с ним, стояла моя дочь,
И весело его хвостом играла.
Ничем не мог я в этот миг помочь,
А что в опасности — она не понимала

Мы встретились с волком глазами.
«Глава семьи той», сразу понял я,
И только прошептал губами:
«Не трогай дочь, убей лучше меня.»

Глаза мои наполнились слезами,
И дочь с вопросом:"Папа, что с тобой?»
Оставив волчий хвост, тотчас же подбежала,
Прижал ее к себе одной рукой.

А волк ушел, оставив нас в покое.
И не принес вреда ни дочери, ни мне,
За причиненные ему мной боль и горе,
За смерть его волчицы и детей.

Он отомстил. Но отомстил без крови.
Он показал, что он сильней людей.
Он передал, свое мне чувство боли.
И дал понять, что я убил ДЕТЕЙ.

Что-то принцесса тоскует и мается,
ходит кругами по тронному залу.
Дайте ей яблоко лучшей румяности
и замотайте её в одеяло.

Что-то сегодня принцессе неможется,
как бы о том не проведали в прессе…
Гляньте, рисует цветочки и рожицы –
это классический признак депрессии.

Думаю, повод для ссоры не ищет ли?
Вышла в платке, как старушка в собесе…
Смотрит и смотрит такими глазищами,
словно не принц я и с ней не любезен.

Чем она мучится? Верностью? Ревностью?
Что-то сегодня с принцессой случилось.
Дайте ей чаю повышенной крепости,
дайте ей вредных картофельных чипсов!

Что-нибудь дайте – вина, шоколада,
грелку к ногам и от кашля микстуру!

Или давайте я рядом с ней сяду
и обниму эту глупую дуру!

Восьмого марта женщинам желаю
Смеяться звонко, не таясь.
Чтоб мужики ложились штабелями
От ваших выстрелов из глаз.

Чтоб сумочки и туфли сочетались
И было б их не счесть числа.
Чтоб на Феррари, а не на трамвае
Катались в гости вы к друзьям.

Желаю кавалера побогаче,
Чтоб виллы, яхты, прочие дела.
Чтобы от тысяч поцелуев
Кружилась ежедневно голова.

В уверенном улыбчивом мужчине
всё занято. Не втиснуться никак.
В нём уместился ножик перочинный
и целых два столярных молотка.
В нём расположен пионерский лагерь,
сменивший ненавистный детский сад, –
подъём, отбой, линейки, смотры, флаги…
В нём сохранился первый стройотряд,
весь первый курс, экзамены, зачёты –
всё это стопкой сложено в груди,
и даже день, когда послали к чёрту,
сказали «не хочу» и «уходи» –
такой-то день, конечно, в каждом спрятан,
он вшит стекляшкой в тесный воротник
и незаметно отравляет ядом
другие, даже солнечные, дни.

В улыбчивом мужчине уместились
не только детство-школа-институт…
Женитьба. Очарованность. Остылость.
«Но ничего, вот дети подрастут».
Участок дачный, польза для здоровья.
Зачем я с ним гуляю под дождём?
Куда ему – с бессмертною любовью?
И без неё он весь загромождён.
Вот дети подросли. Квартира, мебель.
Не до любви, всё время столько дел!
…А кто-то из друзей уже на небе –
кто тоже не собрался, не успел.
И что им эти дачные участки –
летящим, по-бернесовски трубя?!

Скажу: «Ты раньше был, наверно, счастлив».
А он ответит: «Не был. До тебя».

Н. Невыразимова

Нелюбимые дети мешают своим матерям –
слишком громко стучат по тарелке и громко жуют,
и имеют привычку игрушки ломать и терять…
Нелюбимых детей не отправят, конечно, в приют,

их не станут лупить. Эти матери знают свой долг…
Правда, сказок не будет. Пустяк: эти дети хитры –
их во сне навещают Незнайка, дракон, диплодок –
говорят о мультфильмах, о правилах новой игры,

о диковинных странах. Не ужас, не мрак, не конец.
Ну, не дышат в макушку, не гладят по круглой щеке.
Их, возможно, какой-никакой, но любил бы отец.
Да отцы в этих случаях часто живут вдалеке.

Нелюбимые дети хотят заслужить похвалу:
они учатся рьяно, берут за барьером барьер.
Нелюбимые дети стоят в наказанье в углу
и невесело думают: «Видимо, я шифоньер».

У них рано случается первая рюмка и ночь.
Детский комплекс за ними ползёт, как гружёный вагон.
Они рано уходят из дома холодного прочь,
пополняя ряды
нелюбимых
мужей или жён.

Н.Невыразимова

Он твердил себе вечно избитое: «Делай, как должно!»
Он себя укрощал и пилил, как ножовкой – железо.
Каждый час проверял, не налипла ли грязь на подошвы,
и считал: если горько на вкус, значит, точно полезно.

Он тянулся к стихам, но себе ограничивал воздух,
не дышал, не писал, полагая: мужчина – добытчик,
всех, кого приручил, он обязан тащить паровозом,
терпеливый, как снайпер. На шее (желательно бычьей).

И однажды разгневался сказочник Оле Лукойе,
приглядевшись к нему – к еле видимой точке на плане,
и сказал ему: «Раз ты творишь над собою такое,
я за это лишу тебя снов, укротитель желаний!»

И с тех пор мой любимый живёт исключительно в яви –
без каких-либо грёз, без подсказок и знаков, кошмаров.
Просто падает в ночь и лежит до утра в ней, как в яме…
И не может добыть на просмотр своих снов контрамарку.

Иногда, очень редко, его провожу в кинозал я –
без билета, с одним лишь «авось», просто зная: «Пройду!»,
и нам крутят нон-стоп сны про наше счастливое завтра,
только мы их не смотрим, целуясь в последнем ряду.


На небе выбрав уголочек,
туда шептал он из окна:
«Я не хочу – как сбитый лётчик!
Пускай, пускай придёт она!»

Но разум – чайников начальник –
и воля – злобный марабу –
ему сурово отвечали
на эту тихую мольбу:

«Чертёжник схем, строитель планов,
не Блок, не Байрон, не Бальмонт,
таким, как ты – не до романов,
у вас то дача, то ремонт.

Сменилось всё: предел дерзаний,
строёв и суток времена.
Но ты, как прежде, вечно занят.
Скажи, зачем тебе она?

Любовь, как женщину на судно,
нельзя, нельзя пускать в дома!
Она слепа и безрассудна,
она сведёт тебя с ума.

Она, грозой явившись в мае,
закружит в танце и алчбе
и ненамеренно сломает
тебе карьеру и хребет».

Он это знал, всё это знал он,
в окно дымивший табакур…
Солярки запах – дух вокзала
лишь иногда будил тоску
и жажду странную напиться,
нашарить истину в вине
и написать куда-то письма –
наверно, в будущее.
Мне.



Все знают с детства: мальчики не плачут.
Они живут и терпят помаленьку.
Они не плачут, если неудача.
Не дуют на разбитую коленку.
Они спрягают сильные глаголы.
Они без страха думают о жабах.
Они болеют разве что футболом,
а прочие болезни – участь слабых.
Они мечтают о ракетах, домнах,
играют исключительно в войну,
а девочек при случае удобном
бросают в набежавшую волну.

Все мальчики с утра «на автомате»
пьют кофе, продвигаются по службе.
Они легко работают в команде,
форсируют колдобины и лужи,
болтают о политике, зарплате.
А девочек – в волну, так будет проще…
Они не плачут. Не о том же плакать,
что снова нужно ехать в гости к тёще.
Им мозговую кость дают со щами.
Они должны любить её – вот бред!
Но мальчикам заплакать запрещают
извечно доктор Спок и доктор Фрейд.

Однако есть какие-то другие,
всё время выходящие из строя,
хотя вокруг старухи-изергили
и сокол с буревестником в героях.
Есть мальчики, которые способны
увидеть в лужах солнечные блики.
Их, может быть, всего – один на сотню.
Они тайком от всех читают книги.
Они – из Красной Книги. Как драконы.
Слышней им звон капели, чем оков.
И я однажды встретила
такого.
И он заплакал
от моих стихов.


Очень скоро запахнет весной.
Это знаем мы оба.
Мне пора торопиться, родной.
Узелок уже собран.
Хрупкий лёд под ногой моей – хрусть!
Был исход этот ясен.
Виновато тебе улыбнусь.
Поплыву восвояси,
не крича ни «увы», ни «ура»,
на отколотой льдине,
в жизнь, где в спальне в шесть тридцать утра
только я и будильник.

Март придёт, подольёт кофейку,
принесёт голубое.
Буду, лёжа на правом боку,
я смотреть на обои,
вспоминать, как нам было зимой,
как мы вместе ходили,
как тепло ты прощался со мной,
отправляя на льдине.
Буду, скрючившись, долго лежать,
думать: «Так я и сдохну».
Птичий хор, чтоб меня поддержать,
соберётся под окна.
И какой-нибудь чёрненький стриж
распоётся на воле.

А потом уж и ты позвонишь.
Скажешь: «Встретимся что ли?»


Человек состоит из воды
(в основном это, видимо, слёзы).
Человек состоит из беды
и старательно выбранной позы.

Человек состоит из среды.
Просто рвётся среда в человека!
Человек состоит из "воды",
заполняясь до самого верха.

Человек состоит из сумы,
из тюрьмы, из мурашек по коже.
Человек состоит из зимы.
Без зимы он, конечно, не может,

ведь вода – это сжиженный снег.
По снегам, не сбиваясь со следа,
всё бредёт и бредёт человек,
состоящий из солнца и лета.

Человек состоит из аптек,
где от боли дают Алка-Зельтцер,

да из слов, что другой человек
говорил ему в самое сердце.


Смотри – тугая рвётся цепь,
и ветер пьяный, словно спирт.
Давай не в ту поедем степь.
Там хорошо – Не-в-той степи.

Там много воли и земли,
а в небе жаворонков звон,
там ковыляют ковыли
навстречу всем, кто «вышел вон» –

забыл считалочку свою,
ключи и прыгнул за черту,
и в дверь шагнул, как в полынью,
и сразу в степь – Не-в-ту, Не-в-ту –

туда, где музыка слышна,
где, вдруг глаза тебе открыв,
спадает с мира пелена –
и ослепляет красок взрыв!

Не-в-той степи горят костры.
Господь, спаси и укрепи!
Не-в-той степи стоят шатры
для всех сорвавшихся с цепи.


Когда сжимая цепкой лапой мозг и горло,
кошмары снятся, а потом вы их не помните,
ищите женщину – чтоб пот со лба вам стёрла
и посидела с вами рядом в тёмной комнате.

Когда обрыдло всё вокруг, к парадной скатерти
стремятся руки, чтоб стянуть и всё посыпалось,
ищите женщину, чтоб злость свою сорвать на ней,
такую дуру, чтоб терпела и не рыпалась.

Когда не клеются дела и иже с ними,
и от усталости зрачки пусты и сужены,
ищите женщину – и вас она обнимет,
и объяснит, что кроме вас, никто не нужен ей.


Страшно, родной?
Лучше уйди со сцены,
Лучше сиди
в первом ряду партера
И наблюдай,
как через дни и стены
В долгом прыжке
сверху летит пантера.

Что-то совсем
странною стала пьеса.
Каждая роль
тайно ведёт к потере.
Лучше в партер,
лучше сползи под кресло:
Может, туда
ей не попасть, пантере…

Видишь, летит?
Знали бы бандерлоги!
Чёрной стрелой
мчится, как поезд скорый.
Разве спасёт –
выучить монологи,
Разве спасёт –
слушать слова суфлёра…

Видишь, летит!
И позвоночник выгнут…
Слышишь, стучит
громко сердечный клапан?
Лучше не будь
здесь,
ведь она допрыгнет…
Прямо на грудь
мягко поставит лапы…


Полеты во сне

На чём я летаю? На шаре воздушном,
Порой на тарелке, порой на метле.
Мне даже и повода часто не нужно,
Чтоб взвиться над узостью скучных аллей,

Забитостью трасс и забытостью тропок...
Туда, где не слышен ни шёпот, ни ор,
Над венами рек и горбатостью сопок,
Туда, где свобода, и свет, и простор.

Совсем не святая, без крыльев летаю,
Как будто меж рюмок пляшу на столе.
Сегодня я рядом, а завтра растаю,
Проснусь в незнакомой степи, в ковыле,

От ржавой травы оттолкнусь: «Полетели?»,
И ветер сильней опьянит, чем вино.
А после проснусь у тебя на постели
(Уж раз ты оставил открытым окно).

Лечу, как цыплёнок срываясь с нашеста,
Вхожу в сумасшедший опасный вираж.
Мне топливом служат слова твои, жесты,
Смешных поцелуев осенняя блажь.

А хочешь, я в воздухе сделаю сальто,
Чтоб ахнули те, кто стоит на земле?
Не помнить, не помнить про твёрдость асфальта,
Не думать, не думать о мёртвой петле

Форумное общение

От экрана исходит свет.
Там пронзительных строчек ряд.
Совпадение вкусов – бред.
Пониманье друг друга – яд.

Этот яд прямо в кровь течёт.
От него гудит голова.
Но читаешь и видишь: чёрт,
Как близки мне его слова!

Развивается диалог.
Раскрывается человек.
Откровенность сбивает с ног,
А потом поднимает вверх.

За словесной чужой "пургой"
Вдруг лица различишь черты
И узнаешь, что тот, другой,
Той же болью болит, что ты.

И, почувствовав в нём родню,
К нему рысью помчит душа!
Только я её приструню,
И она перейдёт на шаг...

Мной затвержен давно урок:
Не ловить никого во ржи,
Не искать за рядами строк
Виртуальные миражи...


- А девочка Надя, чего тебе надо?
- Ничего не надо, кроме шоколада.
- Шоколада нету, на тебе конфету... (с)

А вам откуда знать, хочу ли я уцелеть?
(Э.Шклярский)
-----

- Он тебя не слышит. Он тебя не видит.
Он иначе дышит. Он тебя обидит.
Он тебе нацелит в сердце острый коготь...
Мёда? Ты в уме ли? Тут не мёд, а дёготь...

Дёгтя ты получишь – и, увы, не ложку!
Может, сразу лучше вызвать неотложку?
Если ждешь ты счастья, пусть тебя полечат,
И с тобой общаться многим станет легче!

Ты часами смотришь то в окно, то в стенку!
Может, кофе хочешь с кружевною пенкой?
Выпей кофе, ладно? И вернёмся. В стадо.
- Ничего не надо. Кроме шоколада.

- Как упряма, боже! Никакого сладу!
У него ведь тоже – нету шоколада.
Сняв один из тыщи внутренних запретов,
Может он отыщет у себя конфету.

Он не может тоже, чтоб зимою – лето...
Он всего и может – дать тебе конфету.
Даст тебе конфету. И сживёт со свету.
Даст тебе конфету. И убьёт за это.


Н.Невыразимова

О нашей встрече что там говорить! -
Я ждал ее, как ждут стихийных бедствий,-
Но мы с тобою сразу стали жить,
Не опасаясь пагубных последствий.

Я сразу сузил круг твоих знакомств,
Одел, обул и вытащил из грязи,-
Но за тобой тащился длинный хвост -
Длиннющий хвост твоих коротких связей.

Потом, я помню, бил друзей твоих:
Мне с ними было как-то неприятно,-
Хотя, быть может, были среди них
Наверняка отличные ребята.

О чем просила - делал мигом я,-
Мне каждый час хотелось сделать ночью брачной.
Из-за тебя под поезд прыгал я,
Но, слава богу, не совсем удачно.

И если б ты ждала меня в тот год,
Когда меня отправили "на дачу",-
Я б для тебя украл весь небосвод
И две звезды Кремлевские в придачу.

И я клянусь - последний буду гад!-
Не ври, не пей - и я прощу измену,-
И подарю тебе Большой театр
И Малую спортивную арену.

А вот теперь я к встрече не готов:
Боюсь тебя, боюсь ночей интимных -
Как жители японских городов
Боятся повторенья Хиросимы.

В. Высоцкий

Лунатик
Это не циркач на канате дразнит перепуганный зал.
Это на карнизе – лунатик. Спит он. И закрыты глаза.
Чудо происходит нечасто: в ночь при ясной полной луне
Избранным даруется счастье – выйти прогуляться во сне.

Слишком тяжело одеяло... В небе свет зажгли, как свечу.
Выйти на карниз – это мало. Он теперь скользит по лучу.
Он идет и что-то бормочет. Может быть, читает стихи.
Всё сегодня так, как он хочет! Восемь этажей – пустяки.

Слева от него – только стенка. Справа – лишь обрыв в пустоту.
Боже! Он танцует фламенко, чуть держась рукой за уступ!
Свет его пьянит и морочит, в душу серебро льёт ковшом.
Вспомнит ли потом эту ночь он? Вспомнит ли, как жил хорошо?

Чем-то этот образ мне близок
в нынешней моей полосе...
Может, это я – на карнизе,
глупо-не-такая-как-все?

Странному доверившись свету,
к стенке прислонясь, как к плечу.
Кажется, играю в поэта,
глаз же открывать не хочу.

Снизу чьи-то скалятся рожи.
Справа – лишь обрыв в пустоту.
Сплю я. Не буди, мой хороший!
Или... Или я упаду...



О стихах, дожде и отсутствии обратной связи
Общаться стихами – привычка плохая.
Вдыхаю я дождь и стихи выдыхаю.
Ты их не читай, не вставай со мной рядом,
Иначе отравишься медленным ядом –
Парами дождя, что никак не стихает:
Наш город, как пьяница, не просыхает.

Мне мысли и волосы путает ветер.
Закрытые двери срываются с петель.
Прозрачны и настежь распахнуты окна.
И я не заплачу и даже не охну,
Когда по словам моим,
слабым, как дети,
Хлестнёшь ты
молчания
длинною
плетью!


Редкая птица
Редкая птица долетит до середины Днепра.
(с) Гоголь
Я редкая птица, безумно мое оперение.
Я редкая птица, не Феникс и не Алконост.
Во мне сочетаются хищность, хорошее зрение
И глупый, павлиний, расправленный веером хвост.

Я редкая птица, мутант, отклоненье от нормы.
Я редкая птица, вам скажет любой птицелов.
И мне тяжело обходиться подолгу без корма,
А корм - это гроздья созвучий и зёрнышки слов.

Тут нечем гордиться. Так вышло: я редкая птица.
Я редкая птица, мне в Красную книгу пора.
Сама, добровольно не стану, конечно, топиться,
Но так и не ясно насчёт середины Днепра.


В этом городе...
В этом городе дождик льёт,
Он идёт уже много лет.
В нём на вкус - алкоголь и лёд.
Он за мною идёт - след в след.

В этом городе клонит в сон.
Дайте кофе и круассан!
Поздно мыслящим в унисон
Про монашеский думать сан.

В этом городе радуг нет...
Всё затянуто... до длиннот.
Сочини обо мне сонет
Или песенку - в восемь нот.

Раз уж рёбра ломает бес,
Не рассчитывай жить на бис,
А с надеждою или без
Лучше просто в меня влюбись.

Солнечный удар
Бывает солнечный удар.
Об этом грамотно у Бунина.
Вчера казалось – ерунда.
Сегодня – чистое безумие.

Бывает солнечный удар,
Когда прощание немыслимо.
Сбежать. Куда-нибудь туда,
Где воду носят коромыслами,

Где недоступен Интернет
И даже вышки нет билайновой,
Где зреют яблоки-ранет
И жизнь осознанно-внепланова.

Я так умею забывать
Глаза и губы, и знамения…
Я так умею целовать,
Забыв все прежние умения!

Но вот ведь… солнечный удар
И размягченье мозга явное.
Какого чёрта, как радар,
Ловлю волну на расстоянии?

Ослабь хоть капельку сигнал.
Сижу, захлёбываюсь волнами.
Друг друга звать по именам –
Пустяк. Но зовом всё заполнено.

Зачем зовёшь? Зачем, куда?
Покоя нет ни днём, ни полночью.
Осталось что? Держать удар –
Красивый, выверенный,
солнечный.


Он всегда верил в то, что царевнами станут лягушки.
Жаб сажал он в карман. В них сначала играл, как в игрушки,
А потом целовал... И шептал терпеливо им в ушки
Свои сны и стихи, и видения, и нескладушки.

Он к их лицам придумывал пышные странные рамы,
Их вносил по одной в свои списки, расчёты, программы,
Превращая их жизнь в приключения (из мелодрамы),
Указуя дорогу им — к храму, конечно же, к храму.

И хоть им, земноводным, короны мешали порою,
Но всегда рядом с ним их крутилось то двое, то трое.
И однажды к гадалке, живущей за прочной стеною,
Он пошёл, чтоб узнать, кто из двух его станет женою.

Чай колдунья пила (на тарелке конфеты и сушки).
С принесённых портретов в глаза ей смотрели... лягушки.
И сказала гадалка, вздохнув, отодвинув портреты:
"То не жёны тебе. Ты и ту потеряешь, и эту".

Одиночество (страшилка)
Если сделал неправильный шаг ты,
Оступившись ты можешь упасть
В одиночества тёмную шахту -
Злого зверя раскрытую пасть.

Одиночество - чёрный колодец,
Где на дне ледяная вода.
Даже гномы, подземный народец,
Не рискуют спускаться туда.

А на стенах - увы, ни уступа,
Странных знаков кровавая вязь...
И туда (это скверно и глупо)
Не доходит мобильная связь.

Лучше пить, и блудить, и колоться...
Будет менее участь горька,
Чем замерзнуть в проклятом колодце,
Дожидаясь шального звонка...

Шрамы на сгибах

Умные девочки (только не путать с хорошими)
вечно не брошены! только слегка поматрошены.

Умные девочки не продаются за деньги.
Умные девочки знают, как гнать наважденья.

Как через тернии к звёздам – дорогами торными,
Как в позе лотоса сидя, не впасть в кататонию.

При благозвучном лоснящемся слове «супруги»
смех умных девочек мячиком скачет упругим.

Умные девочки могут бороться с «безрыбием».
Лишь островок на руке поперечными выбелен –

Всё потому, что в разгар медитаций и торжищ
умные девочки глупости делают тоже.


Время терпит
И фу ты, и ну ты, и рожки не гнуты…
Они утекают – смешные минуты.
Они высыхают, как слёзы на лицах,
как слёзы в глазах, не решаясь пролиться.

Минуты текут – под лежачий ли камень?
Они утекают, и мы утекаем.
Минуты бегут и кричат, убегая:
«Ведь ты же совсем не такая, другая!

Но терпишь всё время». И время всё терпит…
Минуты не в те устремляются степи,
а, может, хоронятся в щелях межрамных…
Минута ещё, и ты скажешь: «Пора мне»…

И просто уедешь. Кивну тебе гордо.
И сразу минут станет сколько угодно:
замедлится время, которое «лечит»,
но тянется… тянется… пальцами… к встрече.


Жжёный сахар
Давай отменим работу, аврал, запарку.
Давай ты просто забудешь мобильник дома.
Себе устроим прогулку. По зоопарку.
Вот там мы точно не встретим с тобой знакомых.

Петух на палочке будет кислотно-красен,
как символ китча и антисанитарии,
но он крылами взмахнёт и наш день украсит.
Не нужно думать о том, где его варили.

О, жжёный сахар! Вкус детства и вкус запрета.
А после, знаешь, неплохо купить попкорна.
Потом без спешки мы вытащим сигареты:
пока покурим, утят на пруду покормим.

Давай изменим привычные статус/имидж!
Давай хоть раз не высчитывать степень риска.
Устав искать, где безлюдно, меня обнимешь
у клетки с тигром, наверное, уссурийским.

И с грозным рыком он врежется в клетку грудью:
«Зачем явились?! Ведь будни, а не суббота!»
И долго-долго зверь будет смотреть сквозь прутья
на нас с тобой. И на нашу с тобой свободу.

Край
Добрый Бог прощает, а злой – карает.
Я на крыше. Скаты её пологи.
Я сейчас сползу потихоньку к краю,
чтобы сесть на кромке и свесить ноги.

Больше всех тоскуешь по тем, кто равен…
Я на крыше – с небом почти что вровень.
А никто не знает, что там – за краем.
Вдруг там горы золота и здоровья,

вдруг там книги, музыка с интернетом,
самобранка-скатерть, вино и яства,
вдруг там тоже звёзды свои, планеты?
А когда не знаешь – чего бояться?

Просто сесть на кромке, болтать ногами…
Видеть сверху маленьких человечков.
Слышать – мама учит ребёнка гамме…
Если Бог истец, кто тогда ответчик?

А внизу зеваки. Дрожат, зевая.
И «переговорщик». Небось психолог.
Он кричит, чтоб я отошла от края.
Что он мелет, умный холёный олух?

Про тебя узнают. Притащат сонным,
сунут в руки рупор в чужом парадном…
Ты сейчас опять обещаешь всё мне,
а потом слова заберёшь обратно.

В то же время, может быть, там, за краем,
ты мне даришь розы и анемоны,
и на кухне – ситцевым ярким маем –
я кормлю тебя пирогом с лимоном…




Пять минут, как проснёшься, ещё не больно:
видно, действует сна анестезия.
А потом мир становится людобойным –
нас сбивающим влёт, совершенно зимним.

Пять минут, как проснёшься – до душа, кофе –
всё заполнено солнцем и небом синим.
А потом мир приходит таким, каков он –
нас вбивающим в лёд, совершенно зимним.


Как будто нож
Как будто нож ладонь рассёк
и навсегда остался след.
Я всё люблю тебя. И всё.
И ничего за этим нет.

И ничего за этим нет,
за этим просто пустота –
дымок последних сигарет,
каркас сожжённого моста…

За этим – жалкий взмах рукой,
за этим едут поезда,
за этим кровь течёт рекой,
а люди думают – вода.

За это бьют, за это жгут,
ссылают в глушь и в монастырь.
За этим – марля, бинт и жгут,
и спирт, который «нашатырь».

За этим – я. За этим – ты.
За этим – выход в неуют.
За этим фениксы-мосты
опять из пепла восстают.

и в омут щепочку несёт.
Но хоть вяжи меня, стреножь,
я всё люблю тебя. И всё.
Как будто нож, как будто нож…



Мы – кролики. На нас проводят опыты.
Но все воспринимают всё без ропота.
Мы – белки. Мы бежим по колесу,
Нас ноги уж не держат, но несут.

Верблюды мы (надменны и выносливы).
А про горбы расспрОсите нас после вы.
Верблюды мы. Поклажа нелегка.
Плюёмся редко. Но наверняка!

Но рано или поздно наваждением
Вдруг захлестнёт любовь к прямохождению...
И вот тогда, представьте, чёрт возьми:
Перевернувшись, станем мы людьми.


Научи меня, Господи,
наводить на болоте гать,
по трясине и осыпям,
как по гладким полам, шагать,

научи меня мужеству
жить легко, как растёт трава,
даже в час, когда кружится
просто с голоду голова,

не хотеть невозможного,
и в бутылку с тоски не лезть…
Слышишь, Господи-Боже мой,
Ты, который навряд ли есть?

Оторваться бы пуговкой,
о петле позабыв навек,
и на маковки-луковки
Твоих храмов глядеть, наверх…

Если к финишной ленточке
меня вынесет плавно вихрь,
унеси табуреточку,
убери её с глаз моих!


Диагностическое
Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая...

(А. Блок)
Сердце стало почти как камень –
только с дыркой – «куриный бог».
Даже связанными руками
я распутываю клубок
из бессоницы, лжи, тревоги:
нить нащупываю – живу.
Слишком жалостно – у дороги
лечь в некошенном Блоком рву…
Переполнена чаша гнева.
С трёх углов зажжена изба.
Скрипка – это немножко нервно,
но без скрипки – совсем труба.
Рвутся дни, как гнилая марля,
не годящаяся в бинты.
Да, один из нас – ненормальный,
и, наверное, это ты.
Но погода упорно шепчет,
мысль о выпивке зароня,
что второй из нас – сумасшедший.
Это, стало быть, про меня.

Н.Невыразимова

Я живу… а значит, есть пожитки,
но наступит время паковать
габаритный груз «мои ошибки»
и грехов увесистую кладь.

Ношу донесу до парапета
и ни от чего не откажусь,
я под каждым сказанным и спетым
сотню раз, пожалуй, подпишусь.

Получив билет с закрытой датой,
не перечеркну былой любви
и друзей, что предали когда-то
или просто встали и ушли.

Сокрушаться попусту не стану -
было, отболело, улеглось…
Пожалею, растревожив рану,
лишь о том, что сделать не пришлось.



Ты должен мне три тысячи ночей,
Три тысячи блаженных пробуждений,
Десятки ссор, неистовых речей
И ровно столько страстных примирений.

Ты должен хор пропущенных звонков,
А принятых - плюс минус бесконечность...
Жесток лимит на выплату долгов
С поправкой на земную быстротечность.

Ты должен уйму разных мелочей,
Таких как «с добрым утром...", "будешь кофе...»,
И сотни нерасплавленных свечей,
И «я люблю» на выдохе и вдохе...

...а я должна еще успеть в ответ
тебя счастливым сделать до заката,
не потому, что клином белый свет,
а потому, что мне других не надо.


Н. Харламова

Я погибла на той войне,
На горе в обрамлении елей.
В намечавшейся только весне.
В стране снега, мороза, метелей.
Черный ворон на пне загрустил.
Замер мир в предвкушенье рассвета.
Ангел душу мою отпустил,
Что ж – спасибо ему и за это!

Белый снег, а на мне маскхалат.
Тоже – белый, чтоб слиться со снегом.
Да плечо оттянул автомат,
В полной выкладке – лыжным пробегом….
Мы на лыжах скользим,
Словно белые птицы.
Мы спускаемся вниз, мы летим.
До сих пор мне полет этот снится….

Г. Андреева