"Видеть" суть вещей с помощью стихотворений. Любимые стихи Дона Хуана.

Вам, ребята.

***
Мы извращенцы.
И нам всё можно.
Идите к бесу!
Мы сумасбродны.
Мы тратим деньги
на сны и скачки.
Мы помним ветер.
Мы смотрим мимо.
Мы мчимся к лесу.
Там наше солнце.
Там наши волки.
Там пахнет смачно.

Там пахнет кровью.
И белой костью.
И жадным взглядом.
Там больно лупит
по нежной коже
трава осока.
Мы извращенцы.
И нам всё можно.
И нам всё надо.
Кто жадно трогал
беду за бедра –
уйдет до срока.

Уйдет до срока
промозглой ночью
и долю примет.
Мы извращенцы.
И нам всё можно.
И мы всё взяли.
Кто рвался в небо,
кто зло впивался
удаче в вымя –
Тот будет в небе.
Пусть даже в небо
его не звали.

Мы тоже были.
Мы пили ветер,
тугой и горький.
Мы больно брали.
Мы нежно пели.
Мы сильно били.
Мы извращенцы –
мы не делили
себя на дольки.
Нам было можно.
И будет можно.
Мы заплатили.

Ты опять сегодня мне приснился.
Старой стала... Силы нет на вой...
Что ж ты той весной не возвратился?
Не увидел сына своего?
Я ли не просила, не молилась?
Я ль тебя ночами не звала?

Звали замуж – как-то не польстилась.
Сколь годов надеялась, ждала.
Подняла мальчонку. Всяко было.
Хоть один… Чего там тех забот?

Стариков твоих похоронила.
Скоро, дай господь, и мой черед.
На какой десяток задержалась...
Что я? Ни на дойку, ни на сев.
Да во мне от бабы-то осталось...
Только косы. Белые совсем.
Брал-то, помнишь – яркую, баскую.
Выйду петь – так не перепоешь.

Я, уж и не счесть, весну какую
Всё надеюсь, будто ты придешь...
По привычке – от сельпо проулком.
(и доныне тропка, как тогда...)

Написали мне – под Бранденбургом…
Что за город? Хоть бы повидать…
Вырос сын. Еще бы нарожала,
Да не вышло вместе вековать.
Я ведь одного тебя и знала.
А любила шибко, что скрывать.
Всяко было… Да уж говорила…
Тяжко без мужицкого плеча…

Полушалок твой я сохранила.
Думала, пойду тебя встречать.
Голубой да яркий несказанно –
Как давным-давно мои глаза.

Я уж всем соседкам наказала,
Чтобы не забыли повязать…






Ангелы

Если с прожитым днем уходит мой разум,
что же я с ним поделаю?

Я об ангелах не написала ни разу.
Ангелы, ангелы! Крылья белые,
кончики перьев
в церковном вине.
Я в них верю, конечно, верю,
но не прилетали они ко мне!

И еще у меня не росли крылья.
Никакие и никогда.
То ли слишком дышала библиотечной пылью,
то ли взрослела не в те года.
Я боюсь высоты. И я никогда не летала,
и нет у меня, честное слово! – нет шрамов на спине!

Может быть, потому, что меня слишком мало,
И не прилетали они ко мне.

Никогда, никуда – ни на окошко, ни к изголовью.
Ни разу не осенили светом моей головы пустой.
И, может быть, всё, что я называла любовью,
было всего лишь дьявольской суетой.
Ворожбой, переплясом,
преступлением исступления.
Нигде, ни разу
Не преклонила колени я.

/ах ты ж придворная врейлина, стервь лживая!
Но иначе – как?/

Видимо, не тому служила я
от первой улыбки и до звонка.
Мне было не страшно – весело, весело! –
течной сукой между стерильных сук.

А когда я третий раз на гвозде повесилась,
поняла – надо искать сук.
Самый надежный, наверно, осиновый –
на все века,
но ни у кого не спросила я,
где искать.

Я бежала, бежала дорогой странной –
без клубка по дождю, по метели.
Но даже когда я стерлась до рваной раны,
ангелы не прилетели.

Это не мой мир. Не моя территория.
Не мои зеркала.
Может быть, я кому-то проспорила,
а может быть – проспала.

Я выхожу на улицу,
кормлю подвальных котят.
Небо дождится, хмурится,
ангелы не летят.
И, видимо, надо всплакнуть, встревожиться,
заметаться в панике, но –
пока я вижу мохнатые хитрые рожицы –
мне все равно.
И сердце, танцуя, целуется с ребрами,
в ритме – на целую треть.

Ангелы, ангелы, вам же дано быть добрыми!
Прилетайте котят посмотреть!










Годовщина /осторожно-ненорматив

Как ты, дружище? Я хорошо /а *ули?/
Перекурю, погодь. Запалилась малость.
Так вот однажды – ёпс! – подкрадется старость,
И вспоминай сиди, как березы гнули.
Помнишь, меня катал на верхушке самой?
Щас бы яйцо снесла, а тогда – балдела.
Не, если накатить до отключки тела...
Да упаси, и так все мозги стесало.

Новости? Никаких. Ни в дела, ни в *лядки.
Так, покурю, взгрустну, зареву дурниной.
Знаешь, тогда и рупь был какой-то длинный,
И шоколад какой-то безумно сладкий...
И у тебя еще не свели гитару,
А у меня рука без насечек белых...
Помнишь, как я пломбир кирпичами ела?
Помнишь, как ты мечтал расписать Самару?

На *ер, Самары нет. Ни моей, ни нашей.
Новая в полштычка – ни всадить, ни вынуть.
Некуда, черт возьми, прокатиться с сыном –
Здесь, дорогой, дурила твоя мамаша!
Как-то всё через икс... Или я старею?
Ною, брюзжу, кривлюсь, удираю, прячусь.
К нашим хожу. И даже почти не плачу.
Помнишь, на новый год – всех свистать на рею!

Помнишь, твой самолет не взлетал-не падал?
Ромка припил, орал песняки с балкона.
Казик увел у бабки твоей икону,
Ты его бить не стал, потому что впадлу.
Щас в детапутах, невозмутим как будда...
Ладно, браток, пора, оставайся с богом.
Встретимся мы еще, подури'м немного:
Вы – молодые, я... ну, какая буду.


Наталья Жердецкая

А вы любили когда-нибудь?
На крыше дома, у самой кромки...
А вы ловили губами грудь?
В вечернем лифте у незнакомки...

А вы встречали в стогу рассвет?
Под птичий щебет, под стоны страсти...
А вы имели через запрет
Козырный туз от бубновой масти?

А вам случалось идти в отказ?
На белоснежной чужой постели...
Когда казалось всё в самый раз
И дело в шляпе и "шляпа" в деле...

Всё это было ещё до нас
И после нас ещё долго будет
Любовь-загадочная страна
И мы не боги, и бабы люди...

Саша Черный

Бессмертие

Бессмертье? Вам, двуногие кроты,
Не стоящие дня земного срока?
Пожалуй, ящерицы, жабы и глисты
Того же захотят, обидевшись глубоко...

Мещане с крылышками! Пряники и рай!
Полвека жрали — и в награду вечность...
Торг не дурен. «Помилуй и подай!»
Подай рабам патент на бесконечность.

Тюремщики своей земной тюрьмы,
Грызущие друг друга в каждой щели,
Украли у пророков их псалмы,
Чтоб бормотать их в храмах раз в неделю...

Нам, зрячим, — бесконечная печаль,
А им, слепым, — бенгальские надежны,
Сусальная сияющая даль,
Гарантированные брачные одежды!..

Не клянчите! Господь и мудр, и строг, —
Земные дни бездарны и убоги,
Не пустит вас Господь и на порог,
Сгниете все, как падаль, у дороги.

У меня было сорок фамилий,
У меня было семь паспортов,
Меня семьдесят женщин любили,
У меня было двести врагов.
Но я не жалею!

Сколько я ни старался,
Сколько я ни стремился -
Всё равно, чтоб подраться,
Кто-нибудь находился.

И хоть путь мой и длинен и долог,
И хоть я заслужил похвалу -
Обо мне не напишут некро́лог
На последней странице в углу.
Но я не жалею!

Сколько я ни стремился,
Сколько я ни старался, -
Кто-нибудь находился -
И я с ним напивался.

И хотя во всё светлое верил -
Например, в наш советский народ, -
Не поставят мне памятник в сквере
Где-нибудь у Петровских ворот.
Но я не жалею!

Сколько я ни старался,
Сколько я ни стремился -
Всё равно я спивался,
Всё равно я катился.

Сочиняю я песни о драмах
И о жизни карманных воров, -
Мое имя не встретишь в рекламах
Популярных эстрадных певцов.
Но я не жалею!

Сколько я ни старался,
Сколько я ни стремился, -
Я всегда попадался -
И всё время садился.

Говорят, что на место всё встанет.
Бросить пить?.. Видно, мне не судьба, -
Всё равно меня не отчеканят
На монетах заместо герба.
Но я не жалею!

Так зачем мне стараться?
Так зачем мне стремиться?
Чтоб во всем разобраться -
Нужно сильно напиться!

В. Высоцкий

Орлуша (Андрей Орлов)

Про три буквы

Жил как жил:
Быт был сер,
Как мог пил.
Пил как хер.
Там – хот дог,
Тут – Биг Мак…
Где был Бог,
Раз мог так?
Час… два… три…
Бел, как мел…
Что, чел, мри,
Раз нет дел?
Что, нет мер?
Что, сор жуй?
Вот вам хер!
Вот вам *нецензурная брань*!
Мир без дам
Хил, мал, сив!
Вот, *нецензурная брань* вам!
Жив! Жив! Жив!

Там нет меня
Где на песке не пролегли твои следы,
Где птица белая в тоске
Где птица белая в тоске кружит у пенистой
Воды.
Я только там,
Где звук дрожит у губ желанной пристани
И где глаза твои стрижи,
И где глаза твои стрижи скользят по небу
Пристально.

Там нет меня,
Где дым волос не затуманит белый день.
Где сосны от янтарных слез,
Где сосны от янтарных слез утрет заботливый
Олень.
Я только там,
Где ты порой на дверь глядишь с надеждою,
И как ребенок с детворой,
И как ребенок с детворой ты лепишь бабу
Снежную.

Там нет меня!
Где пароход в ночи надрывно прогудел,
Где понимает небосвод,
Где понимает небосвод, что без тебя
Осиротел.
Я только там,
Где нет меня - вокруг тебя невидимый.
Ты знаешь, без тебя ни дня,
Ты знаешь, без тебя ни дня прожить нельзя мне
Видимо...

Слова: Николаев И.



https://www.youtube.com/watch?v=ttWZ-Fa1PBE

Мне задали дети каверзный вопрос:
Что ты, папа, делал, пока ты не подрос?
Кем ты был, прежде чем папой стал?
Что ты слушать любил, что ты пел, подо что танцевал?

Я ответил детям просто на вопрос.
Слушал папа «Битлз», слушал «Роллинг Стоунз».
Танцевал папа твист, буги-вуги и рок.
Доставал головою до пола, согнувшись в бараний рог.

А вот так папа пел, а вот так он играл.
Сочинял, что умел, и на мненья плевал.
А вот так папа жил, не щадя сил и жил.
Потому, что любил делать он только то, что любил.

Долгая история – делать рок-н-ролл.
Вот, себе на горе, папа в рокеры пошёл.
Правы были родные, жена и друзья.
Двадцать лет пролетело, но делать, как хочешь, нельзя.

Всё не так уж сложно, папа, дети говорят.
Нам сегодня можно делать все подряд.
Можно петь, говорить и плясать до зари.
Ну, а ты на себя повнимательней посмотри!

Как же ты, папа, пел? (Такой толстый!) Как же ты, пап, играл? (Без сомненья!)
- Сочинял, что умел (За сто и полста!), и на мненья плевал. (Не на все мненья!)
Как же ты, папа, жил, (А что нажил?) не щадя сил и жил? (Вид неважный!)
- Потому что любил делать он только то, что любил.

Пусть не верят дети, врать я не привык.
И душой и телом папа не старик.
Я настрою свой старый веселый «Стар – семь».
Я спою этот рок о себе и запомните все:

Что вот так папа пел, что вот так он играл.
Сочинял, что умел, и на мненья плевал.
Что вот так папа жил, не щадя сил и жил.
Потому, что любил делать он только то, что любил.

Горько плачет полицай, кулачище в пол-лица
Не таи обиды, Верка, на папаню-подлеца…
Смотрят из-под кулака два зареванных зрачка
Ох, и жутко в одиночку слушать вечером сверчка

Верещит в углу сверчок, верещит – и вдруг молчок
Ты себя, папаня, продал за немецкий пятачок

Помнишь, дождик моросил
Ты конфеты приносил
Ты чего это такое в черном кабуре носил
Тихо капает вода, забывается беда
Помнишь Ольгиного Лешку?
Ты за что его тогда?

Горько плачет полицай, кулачище в пол-лица
Не таи обиды, Верка, на папаню-подлеца…

Помнишь, осенью в Литве
Ты зарыл его в листве
А потом с охальным делом
Приходил к его вдове?

Верещит в углу сверчок, верещит – и вдруг молчок
Ты себя, папаня, продал за немецкий пятачок

За деревней тает снег
Бог простит тебя за грех
А покуда за окошком
До утра девичий смех
Водка зябнет на столе
Ты опять навеселе
Как ты слышишь, как ты дышишь
Как ты ходишь по Земле
Вот приходит месяц май
О былом не поминай
Помирай скорей, папаня,
Поскорее помирай

Горько плачет полицай, кулачище в пол-лица
Не таи обиды, Верка, на папаню-подлеца…

Смотрят из-под кулака два зареванных зрачка
Ох, и жутко в одиночку слушать вечером сверчка

Стихи: В. Маяковский

Вот иду я, заморский страус, в перьях строф, размеров и рифм.
Спрятать голову, глупый, стараюсь, в оперенье звенящее врыв.

Я не твой, снеговая уродина. Глубже в перья, душа, уложись!
И иная окажется родина, вижу - выжжена южная жизнь.
Остров зноя. В пальмы овазился. "Эй, дорогу!" Выдумку мнут.
И опять до другого оазиса вью следы песками минут.

Иные жмутся - уйти б, не кусается ль? - Иные изогнуты в низкую лесть.
"Мама, а мама, несет он яйца?" - "Не знаю, душечка. Должен бы несть".
Ржут этажия. Улицы пялятся. Обдают водой холода.
Весь истыканный в дымы и в пальцы, переваливаю года

Что ж, бери меня хваткой мёрзкой! Бритвой ветра перья обрей.
Пусть исчезну, чужой и заморский, под неистовство всех декабрей.

Я хочу быть понят моей страной, а не буду понят, - что ж,
По родной стране пройду стороной, как проходит косой дождь.

Стихи: В. Маяковский

Вот иду я, заморский страус, в перьях строф, размеров и рифм.
Спрятать голову, глупый, стараюсь, в оперенье звенящее врыв.

Я не твой, снеговая уродина. Глубже в перья, душа, уложись!
И иная окажется родина, вижу - выжжена южная жизнь.
Остров зноя. В пальмы овазился. "Эй, дорогу!" Выдумку мнут.
И опять до другого оазиса вью следы песками минут.

Иные жмутся - уйти б, не кусается ль? - Иные изогнуты в низкую лесть.
"Мама, а мама, несет он яйца?" - "Не знаю, душечка. Должен бы несть".
Ржут этажия. Улицы пялятся. Обдают водой холода.
Весь истыканный в дымы и в пальцы, переваливаю года

Что ж, бери меня хваткой мёрзкой! Бритвой ветра перья обрей.
Пусть исчезну, чужой и заморский, под неистовство всех декабрей.

Я хочу быть понят моей страной, а не буду понят, - что ж,
По родной стране пройду стороной, как проходит косой дождь.

В сумке тоненькая книжица -
От чужой любви светло.
А самой уже не пишется -
Было-было и прошло.

Взгляд усталый, губы строгие,
Модный - напоказ - наряд.
Юбилеи одинокие:
Тридцать, сорок, пятьдесят.

Выходной. Племянник-солнышко.
Ожидания гостей.
На работе - снова до ночи:
Вся на людях... для людей...

"Вроде, жизнь впустую прожита, -
Плачет старенькая мать. -
Добрая моя, хорошая,
Да нескладная, видать..."

Посиделки юбилейные:
Жены, дети и мужья.
Все друзья давно "семейные",
Да и где они - друзья?

Не сходя с ума от зависти,
Лунный свет несла в горсти
Чья-то спящая красавица.
Не святая, но - почти...

Анна Попова.

Давай о хорошем. Ты любишь мультфильмы?
Конфеты? Ходить босиком?
Валяться в сугробах, звонить на мобильный,
"Целую" шепнуть перед сном?
А небо? А звезды? А ветер летящий?
А солнца лучи за окном?
А радугу летом, а ягоды в чаще?
Мурлыкать на пару с котом)?..
Понежиться утром? Сходить за грибами?
Купаться вдвоем в камышах...
Давай о хорошем. О лучшем.О самых
Простых и понятных вещах.
Про утренний кофе и дым сигареты
(Да,вредно, но так зашибись!).
Давай проболтаем с тобой до рассвета
Ты любишь? Ну, вот, улыбнись.
А лирику в прозе? А песни Земфиры?
Собакино пузо чесать?))
Давай, приходи. Есть коробка зефира.!)
Ну, вообщем, чего объяснять...
Депрессия, скука - поганая штука,
Но мы им объявим войну.
Давай о хорошем. Простая наука -
Взлетать, если тянет ко дну..

Стол накрыт на шестерых -
Розы да хрусталь...
А среди гостей моих -
Горе да печаль.

И со мною мой отец,
И со мною брат.
Час проходит. Наконец
У дверей стучат.

Как двенадцать лет назад,
Холодна рука,
И немодные шумят
Синие шелка.

И вино поет из тьмы,
И звенит стекло:
"Как тебя любили мы,
Сколько лет прошло".

Улыбнется мне отец,
Брат нальет вина,
Даст мне руку без колец,
Скажет мне она:

"Каблучки мои в пыли,
Выцвела коса,
И звучат из-под земли
Наши голоса".

Арсений Тарковский

Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.

Чужие губы разнесли
Твоё тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.

Ну что ж! Я не боюсь его.
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только желтый тлен и сырость.

Ведь и себя я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.

Смешная жизнь, смешной разлад.
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.

Вот так же отцветем и мы
И отшумим, как гости сада...
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.

Сергей Есенин

Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был
И что я презирал, ненавидел, любил.

Начинается новая жизнь для меня,
И прощаюсь я с кожей вчерашнего дня.

Больше я от себя не желаю вестей
И прощаюсь с собою до мозга костей,

И уже наконец над собою стою,
Отделяю постылую душу мою,

В пустоте оставляю себя самого,
Равнодушно смотрю на себя - на него.

Здравствуй, здравствуй, моя ледяная броня,
Здравствуй, хлеб без меня и вино без меня,

Сновидения ночи и бабочки дня,
Здравствуй, всё без меня и вы все без меня!

Я читаю страницы неписаных книг,
Слышу круглого яблока круглый язык,

Слышу белого облака белую речь,
Но ни слова для вас не умею сберечь,

Потому что сосудом скудельным я был.
И не знаю, зачем сам себя я разбил.

Больше сферы подвижной в руке не держу
И ни слова без слова я вам не скажу.

А когда-то во мне находили слова
Люди, рыбы и камни, листва и трава.

Арсений Тарковский

Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.

Всё, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло.
Только этого мало.

Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Всё горело светло.
Только этого мало.

Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала.
Мне и вправду везло.
Только этого мало.

Листьев не обожгло,
Веток не обломало...
День промыт, как стекло.
Только этого мало.

Никого со мною нет.
На стене висит портрет.

По слепым глазам старухи
Ходят мухи,
мухи,
мухи.

Хорошо ли, - говорю, -
Под стеклом твоём в раю?

По щеке сползает муха,
Отвечает мне старуха:

- А тебе в твоём дому
Хорошо ли одному?

Всё повторяю первый стих
И всё переправляю слово:
- "Я стол накрыл на шестерых"...
Ты одного забыл - седьмого.

Невесело вам вшестером.
На лицах - дождевые струи...
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть - седьмую...

Невесело твоим гостям,
Бездействует графин хрустальный.
Печально - им, печален - сам,
Непозванная - всех печальней.

Невесело и несветло.
Ах! не едите и не пьете.
- Как мог ты позабыть число?
Как мог ты ошибиться в счете?

Как мог, как смел ты не понять,
Что шестеро (два брата, третий -
Ты сам - с женой, отец и мать)
Есть семеро - раз я на свете!

Ты стол накрыл на шестерых,
Но шестерыми мир не вымер.
Чем пугалом среди живых -
Быть призраком хочу - с твоими,

(Своими)...
Робкая как вор,
О - ни души не задевая!-
За непоставленный прибор
Сажусь незваная, седьмая.

Раз!- опрокинула стакан!
И всё. что жаждало пролиться,-
Вся соль из глаз, вся кровь из ран -
Со скатерти - на половицы.

И - гроба нет! Разлуки - нет!
Стол расколдован, дом разбужен.
Как смерть - на свадебный обед,
Я - жизнь, пришедшая на ужин.

...Никто: не брат. не сын, не муж,
Не друг - и всё же укоряю:
- Ты, стол накрывший на шесть - душ,
Меня не посадивший - с краю.


6 марта 1941
Марина Цветаева.

Вы, идущие мимо меня
К не моим и сомнительным чарам, —
Если б знали вы, сколько огня,
Сколько жизни, растраченной даром,

И какой героический пыл
На случайную тень и на шорох...
И как сердце мне испепелил
Этот даром истраченный порох.

О, летящие в ночь поезда,
Уносящие сон на вокзале...
Впрочем, знаю я, что и тогда
Не узнали бы вы — если б знали —

Почему мои речи резки
В вечном дыме моей папиросы,—
Сколько темной и грозной тоски
В голове моей светловолосой.


Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала — тоже!
Прохожий, остановись!

Прочти — слепоты куриной
И маков набрав букет,
Что звали меня Мариной,
И сколько мне было лет.

Не думай, что здесь — могила,
Что я появлюсь, грозя...
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед,—
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь,
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли...
— И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.

М. Цветаева

Посвящаю эти строки
Тем, кто мне устроит гроб.
Приоткроют мой высокий,
Ненавистный лоб.

Измененная без нужды,
С венчиком на лбу,-
Собственному сердцу чуждой
Буду я в гробу.

Не увидят на лице:
"Все мне слышно! Все мне видно!
Мне в гробу еще обидно
Быть как все".

В платье белоснежном - с детства
Нелюбимый цвет!-
Лягу - с кем-то по соседству?-
До скончанья лет.

Слушайте!- Я не приемлю!
Это - западня!
Не меня опустят в землю,
Не меня.

Знаю!- Все сгорит дотла!
И не приютит могила
Ничего, что я любила,
Чем жила.
Весна 1913, Москва

Марина Цветаева.

С. Режский

Я когда-нибудь снимусь над молом,
с облаками где-то вдалеке.
Я хочу запомниться веселым,
с веткою какой-нибудь в руке.

Чтоб кричали чайки над заливом,
чтобы ветерок его рябил.
Я хочу запомниться счастливым,
тем, каким я никогда не был.

Чтоб за кипарисом белый город
виден был вдали едва-едва.
Чтобы был распахнут белый ворот:
дескать, всё на свете трын-трава!

Чтоб контрастно вышла бы при свете
тень от улетающих волос…
Вот таким я быть хотел на свете
и таким мне быть не удалось.

Солёные брызги блестят на заборе.
Калитка уже на запоре.
И море,
Дымясь, и вздымаясь, и дамбы долбя,
Солёное солнце всосало в себя.

Любимая, спи...
Мою душу не мучай.
Уже засыпают и горы, и степь.
И пёс наш хромучий,
лохмато-дремучий,
ложится и лижет солёную цепь.

И море – всем топотом,
и ветви – всем ропотом,
и всем своим опытом –
пёс на цепи,
а я Тебе – шёпотом,
потом – полушёпотом,
потом – уже молча:
"Любимая, спи..."

Любимая, спи...
Позабудь, что мы в ссоре.
Представь:
просыпаемся.
Свежесть во всём.
Мы в сене.
Мы сони.
И дышит мацони
откуда-то снизу,
из погреба, – в сон.

О, как мне заставить
всё это представить
Тебя, недоверу?
Любимая, спи...
Во сне улыбайся
(все слёзы отставить!),
цветы собирай
и гадай, где поставить,
и множество платьев красивых купи.

Бормочется?
Видно, устала ворочаться?
Ты в сон завернись
и окутайся им.
Во сне можно делать всё то,
что захочется,
всё то,
что бормочется,
если не спим.

Не спать безрассудно
и даже подсудно, -
ведь всё,
что подспудно,
кричит в глубине.
Глазам Твоим трудно.
В них так многолюдно.
Под веками легче им будет во сне.

Любимая, спи...
Что причина бессонницы?
Ревущее море?
Деревьев мольба?
Дурные предчувствия?
Чья-то бессовестность?
А может, не чья-то,
а просто моя?

Любимая, спи...
Ничего не попишешь,
но знай,
что невинен я в этой вине.
Прости меня –
слышишь? –
люби меня –
слышишь? –
хотя бы во сне,
хотя бы во сне!

Любимая, спи...
Мы на шаре земном,
свирепо летящем,
грозящем взорваться, –
и надо обняться,
чтоб вниз не сорваться,
а если сорваться –
сорваться вдвоём.

Любимая, спи...
Ты обид не копи.
Пусть соники тихо в глаза заселяются.
Так тяжко на шаре земном засыпается,
и всё-таки –
слышишь, Любимая? –
спи...

И море – всем топотом,
и ветви – всем ропотом,
и всем своим опытом –
пёс на цепи,
а я Тебе – шёпотом,
потом – полушёпотом,
потом – уже молча:
"Любимая, спи..."

Е.Е.

КРИК
я крикнул в поле… (бальмонт)

я крикнул в поле: «здравствуй, поле!»
«здорово!» - поле прокричало
я крикнул в море: «здравствуй, море!»
«ну, здравствуй!» - море отвечало

я крикнул в тучу: «здравствуй, туча!»
«здоров!» - мне туча прогремела
я крикнул в кучу: «здравствуй, куча!»
«приветик!» - куча прошипела

я крикнул дубу: «здравствуй, ясень!»
«я дуб!» - мне древо возражало
я крикнул мухе: «птичка, здравствуй!»
«бонж-ж-жур!» - мне птичка прожужжала

ежу я крикнул: «здравствуй, ёжик!»
«лоша-а-адка!» - крикнул ёж (небритый
я снегу крикнул: «здравствуй, дождик!»
он бросил холодно: «иди, ты!»

я крикнул в небо: «здравствуй, стая!»
«курлы-курлы!» - мне стая спела
зиме я крикнул: «до свиданья!»
«пока!» - зима мне прохрипела

весне я крикнул: «здравы будем!»
«салют!» - воскликнула весна
я крикнул людям: «люди! люди!»
и...
тишина...

ночью спится, утром спится,
спится вечером и днём,
год за годом спим, и снится
нам, как будто мы живём

снится то, что было с нами,
снится то, что есть теперь,
выразительными снами,
всё нам снится, верь не верь

снится радость, снится горе,
снится тучка в небесах,
снится капля, снится море,
снятся ёжики в лесах,

снятся рыбки, снятся люди,
снится птица, и свинья,
снятся те, кого мы любим,
снится собственное «я»

снится, как «ему» не спится,
день за днём, за годом год,
ходит, бродит, суетится,
прогибается, гордится,
пишет, пашет, пьёт, плодится...

будто бы и впрямь живёт