"Видеть" суть вещей с помощью стихотворений. Любимые стихи Дона Хуана.

Лагуна. В. Малежик

Тихая лагуна, тёплый вечер лунный,
Песня улетает в океан,
А на рейде шхуны, на гитаре струны
И вина пригубленный стакан.

А в кафе напротив,
Кажется, не против,
Девочка в амуры поиграть.
Молодой матросик,
Он глазами просит
Вечерком ему не отказать.

И отчалит шхуна,
И умолкнут струны.
Вспомним ли с тобою наш роман?
И запели снасти:
"До свиданья, здрасьте",
И лагуна спрячется в туман.

И о любви поёт прибой:
"Не уходи, побудь со мной!",
И ночка, ночка, ночка,
Знаешь, коротка.
А с неба месяц молодой
Пел о любви мотив простой,
И всё смелей, смелей,
Смелей его рука

Эта женщина далеко-далеко,
Этой женщине живется нелегко.
К ожиданию привычный человек,
Ждет она меня, наверно, целый век.

У нее была тяжелая коса,
Ясной полночью наполнены глаза.
От таких вот, от таких вот, как она,
Было Пушкину и Блоку не до сна.

Вот таких рублем одаривал купец,
Красотою зачарованный скупец,
И ямщик с собой сажал на облучок.
Я навек её глазами облучён.

Эту женщину я часто обижал,
Не сказав ни слова в полночь уезжал.
И летела под колёса поездам,
Как слеза её падучая звезда.

По планете я мотаюсь, как шальной,
Забываю эту женщину с другой.
Мне, как мальчику, спокойно и легко,
Но однажды ради той, что далеко,

Я всем женщинам планеты изменю,
На второй этаж взбегу и позвоню.
И предстану, словно чудо из тумана:
Здравствуй, МАМА. Здравствуй, МАМА.
Здравствуй, МАМА.

Петр Вегин

https://www.youtube.com/watch?v=kUG3niPIMn4

Я по снам по твоим не ходил
и в толпе не казался,
не мерещился в сквере, где лил
дождь, верней - начинался
дождь (я вытяну эту строку,
а другой не замечу),
это грезилось мне, дураку,
что вот-вот тебя встречу...

Это ты мне являлась во сне,
(и меня заполняло
тихой нежностью), волосы мне
на висках поправляла.
В эту осень мне даже стихи
удавались отчасти
(но всегда не хватало строки
или рифмы - для счастья).



Померкли очи голубые,

Погасли чёрные глаза -

Стареют школьницы былые,

Беседки, парки, небеса.


Исчезли фартучки, манжеты,

А с ними весь ажурный мир.

И той скамейки в парке нету,

Где было вырезано "Б.Р.".


Я сиживал на той скамейке,

Когда уроки пропускал.

Я для одной за три копейки

Любовь и солнце покупал.


Я говорил ей небылицы:

Умрём, и всё начнётся вновь.

И вновь на свете повторится

Скамейка, счастье и любовь.


Исчезло всё, что было мило,

Что только-только началось -

Любовь и солнце - мимо, мимо

Скамейки в парке пронеслось.


Осталась глупая досада -

И тихо злит меня опять

Не то, что говорить не надо,

А то, что нечего сказать.


Былая школьница, по плану -

У нас развод, да будет так.

Прости былому хулигану -

что там? - поэзию и мрак.


Я не настолько верю в слово,

Чтобы, как в юности, тогда,

Сказать, что всё начнётся снова.

Ведь не начнётся никогда.




Молодость мне много обещала,

было мне когда-то двадцать лет.

Это было самое начало,

я был глуп, и это не секрет.


Это, - мне хотелось быть поэтом,

но уже не очень, потому,

что не заработаешь на этом

и цветов не купишь никому.


Вот и стал я горным инженером,

получил с отличием диплом.

Не ходить мне по осенним скверам,

виршей не записывать в альбом.


В голубом от дыма ресторане

слушать голубого скрипача,

денежки отсчитывать в кармане,

развернув огромные плеча.


Так не вышло из меня поэта

и уже не выйдет никогда.

Господа, что скажете на это?

Молча пьют и плачут господа.


Пьют и плачут, девок обнимают,

снова пьют и всё-таки молчат,

головой тонически качают,

матом силлабически кричат.


Ах, куда вы уходите все так скоро —
девочка, мальчик в коротких брюках.
Кто вы были. Что это был за город.
Я запомнил первые две-три буквы.
И еще немного — была аллея,
что превращалась то в лес, то в море.
И еще — как щеки ее алели,
когда счастье переходило в горе.
И еще какие-то люди были.
Отражались звезды в глазах их влажных.
Но не помню — добрые они или
злые. Впрочем, совсем не важно.
Снегопад в старой оконной раме.
И кружатся белые хлопья, словно.
В пальто укутавшись, на диване
я курю. И уплываю снова
в сладкий сон, что овладел землею.
Чтоб еще раз их повидать при жизни.
Человек, как медведь, должен спать зимою,
колыбельную спойте ему, пружины.



Еще вполне сопливым мальчиком
я понял с тихим сожаленьем,
что мне не справиться с задачником,
делением и умноженьем,
что, пусть их хвалят, мне не нравится
родимый город многожильный,
что мама вовсе не красавица
и что отец — не самый сильный,
что я, увы, не стану летчиком,
разведчиком и космонавтом,
каким-нибудь шахтопроходчиком,
а буду вечно виноватым,
что никогда не справлюсь с ужином,
что гири тяжелей котлета,
что вряд ли стоит братьям плюшевым
тайком рассказывать все это,
что это все однажды выльется
в простые формулы, тем паче,
что утешать никто не кинется,
что и не может быть иначе.



Прощание с юностью


Как в юности, как в детстве я болел,
как я любил, любви не понимая,
как сложно сочинял, как горько пел,
глагольных рифм почти не принимая,
как выбирал я ритм, как сорил
метафорами, в неком стиле нервном
всю ночь писал, а поутру без сил
шел в школу, где был двоечником первым.
И все казалось, будто чем сложней,
тем ближе к жизни, к смерти, к человекам —
так продолжалось много-много дней,
но, юность, ты растаяла со снегом,
и оказалось, мир до боли прост,
но что-то навсегда во мне сломалось,
осталось что-то, пусть пустырь, погост,
но что-то навсегда во мне осталось.
Так, принимая многое умом,
я многое душой не принимаю,
так, вымотавшийся в бою пустом,
теперь я сух и сухо созерцаю
разрозненные части бытия —
но по частям, признаюсь грешным делом,
наверное, уже имею я
больное представление о целом.
И с представленьем этим навсегда
я должен жить, не мучась, не страдая,
и слушая как булькает вода
в бессонных батареях, засыпая,
склоняться к белоснежному листу
в безлюдное, в ночное время суток —
весь этот мрак, всю эту пустоту
вместив в себя, не потеряв рассудок.


* * *


Благодарю за все. За тишину.
За свет звезды, что спорит с темнотою.
Благодарю за сына, за жену.
За музыку блатную за стеною.


За то благодарю, что скверный гость,
я все-таки довольно сносно встречен —
и для плаща в прихожей вбили гвоздь,
и целый мир взвалили мне на плечи.


Благодарю за детские стихи.
Не за вниманье вовсе, за терпенье.
За осень. За ненастье. За грехи.
За неземное это сожаленье.


За бога и за ангелов его.
За то, что сердце верит, разум знает.
Благодарю за то, что ничего
подобного на свете не бывает.


За все, за все. За то, что не могу,
чужое горе помня, жить красиво.
Я перед жизнью в тягостном долгу,
и только смерть щедра и молчалива.


За все, за все. За мутную зарю.
За хлеб. За соль. Тепло родного крова.
За то, что я вас всех благодарю,
за то, что вы не слышите ни слова.



В кафе


Я пил пиво в безлюдном кафе. Бутерброд
дожевал, сигареты и спички нашел.
Но в замызганной куртке, лохматый как кот,
кто-то странный ко мне подошел.


И, безумный, бессвязно лопочет слова.
«Что такое, дружок? Ничего не пойму…»
Отвернувшись, заплакал как мальчик, едва
протянул я бутылку ему.


…Неужели вот так я стоял перед Ним
страшной ночью, когда, задыхаясь от слез,
умолял, чтоб в густой фиолетовый дым
Он меня на ладонях унес?


* * *


Всех денег — н; две папироски
и на дорогу в никуда.
Херово в городе Свердловске
не только осенью, всегда.
Мою подругу звали Юля
— от предрассудков далеки —
мы пили с ней «Киндзмараули»
в облезлом парке, у реки.
Жужжали жирные стрекозы,
летели птахи по прямой.
А мы мешали смех и слезы —
нас ждали дома, боже мой.
Провинциального пейзажа
размах тревожил и саднил,
но я любил ее и даже
стихи об этом сочинил.


Элегия


Беременной я повстречал тебя
почти случайно. «Вова» протрубя,
твой бравый спутник протянул мне руку
с расплывшейся наколкой «Вова Л.».
Башкою ощутив тупую скуку,
я улыбнулся, шире, чем умел.


Да это ж проза, — возмутитесь вы, —
и предурная. Скверная, увы,
друзья мои. Но я искал то слово
поэзии, что убивает мрак.
В картину мира вписываясь, Вова
пошел к менту прикуривать, мудак.


«Ты замуж вышла, Оля? Я не знал».
Над зданьем думы ветер колыхал
огромный флаг. Рекламный щит с ковбоем
торчал вдали, отбрасывая тень
на Ленина чугунного, под коим
валялась прошлогодняя сирень.


…Мы целовались тут лет пять назад,
и пялился какой-то азиат
на нас с тобой, целующихся, тупо
и похотливо — что поделать, хам!
Прожектора ночного диско-клуба
гуляли по зеленым облакам.


* * *


…Кто тебе приснился? Ежик?!
Ну-ка, ну-ка, расскажи.
Редко в сны заходят все же к
нам приятели ежи.
Чаще нас с тобою снятся
дорогие мертвецы,
безнадежные страдальцы,
палачи и подлецы.
Но скажи, на что нам это,
кроме страха и седин:
просыпаемся от бреда,
в кухне пьем валокордин.
Ежик — это милость рая,
говорю тебе всерьез,
к жаркой ручке припадая
и растроганный до слез.



* * *


Осколок света на востоке.
Дорога пройдена на треть.
Не убивай меня в дороге,
позволь мне дома умереть.


Не высылай за мной по шпалам,
горящим розовым огнем,
дегенерата с самопалом,
неврастеничку с лезвиём.


Не поселяй в мои плацкарты
нацмена с города Курган,
что упадает рылом в нарды,
освиневая от ста грамм.


Да будет дождь, да будет холод,
не будет золота в горсти,
дай мне войти в такой-то город,
такой-то улицей пройти.


Чуть постоять, втянуть ноздрями
под фонарем гнилую тьму.
Потом помойками, дворами —
дорога к дому моему.


И перед тем, как рухну в ноги,
заплачу, припаду к груди,
что пса какого, на пороге
прихлопни или пощади.

* * *


С трудом окончив вуз технический,
В НИИ каком-нибудь служить.
Мелькать в печати перьодической,
Но никому не говорить.


Зимою, вечерами мглистыми
Пить анальгин, шипя «говно».
Но, исхудав, перед дантистами
Нарисоваться все равно.


А по весне, когда акации
Гурьбою станут расцветать,
От аллергической реакции
Чихать, сморкаться и чихать.


В подъезде, как инстинкт советует,
Пнуть кошку в ожиревший зад.
Смолчав и сплюнув где не следует,
Заматериться невпопад.


И только раз — случайно, походя —
Открыто поглядев вперед,
Услышать, как в груди шарахнулась
Душа, которая умрет.



* * *


Ни разу не заглянула ни
в одну мою тетрадь.
Тебе уже вставать, а мне
пора ложиться спать.


А то б взяла стишок, и так
сказала мне: дурак,
тут что-то очень Пастернак,
фигня, короче, мрак.


А я из всех удач и бед
за то тебя любил,
что полюбил в пятнадцать лет,
и невзначай отбил


у Гриши Штопорова, у
комсорга школы, блин.
Я, представляющий шпану
спортсмен полудебил.


Зачем тогда он не припер
меня к стене, мой свет?
Он точно знал, что я боксер.
А я поэт, поэт.




* * *


Ты почему-то покраснела,
а я черемухи нарвал,
ты целоваться не умела,
но я тебя поцеловал.


Ребята в сквере водку пили,
играли в свару и буру,
крутили Токарева Вилли
и матерились на ветру.


Такой покой в волнах эфира,
ну, а пока не льется кровь,
нет ничего уместней, Ира,
чем настоящая любовь.



* * *


Я забываю сам себя,
когда ночами просыпаюсь,
и, вспоминая, вспоминаюсь,
полулеж;, полусидя.


Когда же вновь определю,
что это я, а не иначе,
я горько жалуюсь, и плачу,
и слёзы лью, и слёзы лью.


Ты тихо спишь, ты тихо спишь.
И тихо дождь стучит по крыше.
И я шепчу как можно тише:
о успокой меня, услышь!


Всякий раз, гуляя по Свердловску,
я в один сворачиваю сквер,
там стоят торговые киоски
и висит тряпье из КНР.


За горою джинсового хлама
вижу я знакомые глаза.
Здравствуй, одноклассница Татьяна!
Где свиданья чистая слеза?


Азеров измучила прохлада.
В лужи осыпается листва.
Мне от сказки ничего не надо,
кроме золотого волшебства.


Надо, чтобы нас накрыла снова,
унесла зеленая волна
в море жизни, океан былого,
старых фильмов, музыки и сна.



Борис Рыжий

Из души, которая так слаба
я – по капле —
выдавливаю раба.
Раба —
и, значит, преступника —
выдавливаю, как из тюбика…
А он говорит мне,
как эхо судьбы:
– Послушай,
а если мы оба – рабы?
А что, если ты,
гордясь и сопя,
по капле выдавливаешь
себя?..

Роберт Рождественский

ПРИЗНАНИЕ

Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!

Не веселая, не печальная,
Словно с темного неба сошедшая,
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда моя сумасшедшая.

Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою,
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую.

Отвори мне лицо полуночное,
Дай войти в эти очи тяжелые,
В эти черные брови восточные,
В эти руки твои полуголые.

Что прибавится - не убавится,
Что не сбудется - позабудется...
Отчего же ты плачешь, красавица?
Или это мне только чудится?

Николай Алексеевич Заболоцкий

Ходим под никами и под логинами,
Жизнь в виртуале, как правило, мнимая.
Все мы хотим показаться хорошими,
Но вслед за нами идет наше прошлое.

В игры играем, и просто общаемся,
Здесь мы легко расстаемся, встречаемся,
Мимику, жесты заменят нам смайлики,
Чувства и мысли разложены в файлики.

В жизни реальной – застенчивы, скованы,
Здесь же бесстрашно выходим на форумы,
Маски легко примеряем различные,
Часто заходим за рамки привычные.

Здесь, не боясь запятнать репутацию,
Пробуем разные мы интонации,
Если совсем уж картинка не сложится ,
Очень легко здесь всегда уничтожиться.

Пользуясь благами всеми возможными,
Мы забываем здесь быть осторожными.
Мы с незнакомых сторон раскрываемся,
Плачем, смеемся, бывает – влюбляемся.

Только нет-нет, да скользнет вдруг непрошено,
То – настоящее, то - наше прошлое,
Вдруг – неожиданно мы растеряемся,
Вдруг – засмущаемся, засомневаемся…

От виртуала вернувшись к реальности,
Мы погружаемся в мир пунктуальности,
В мир постоянства, где даже прохожие
Чуточку все друг на друга похожие…

(С)

В отдаленном совхозе "Победа"
Был потрепанный старенький "ЗИЛ".
А при нем был Степан Грибоедов,
И на "ЗИЛе" он воду возил.

Он справлялся с работой отлично.
Был по обыкновению пьян.
Словом, был человеком обычным
Водовоз Грибоедов Степан.

После бани он бегал на танцы.
Так и щупал бы баб до сих пор,
Но случился в деревне с сеансом
Выдающийся гипнотизер.

На заплеванной маленькой сцене
Он буквально творил чудеса.
Мужики выражали сомненье,
И таращили бабы глаза.

Он над темным народом смеялся.
И тогда, чтоб проверить обман,
Из последнего ряда поднялся
Водовоз Грибоедов Степан.

Он спокойно вошел на эстраду,
И мгновенно он был поражен
Гипнотическим опытным взглядом,
Словно финским точеным ножом.

И поплыли знакомые лица...
И приснился невиданный сон -
Видит он небо Аустерлица,
Он не Степка, а Наполеон!

Он увидел свои эскадроны.
Он услышал раскаты стрельбы
Он заметил чужие знамена
В окуляре подзорной трубы.

Но он легко оценил положенье
И движением властной руки
Дал приказ о начале сраженья
И направил в атаку полки.

Опаленный горячим азартом,
Он лупил в полковой барабан.
Был неистовым он Бонапартом,
Водовоз Грибоедов Степан.

Пели ядра, и в пламени битвы
Доставалось своим и врагам.
Он плевался словами молитвы
Незнакомым французским богам.

Вот и все. Бой окончен. Победа.
Враг повержен. Гвардейцы, шабаш!
Покачнулся Степан Грибоедов,
И слетела минутная блажь.

На заплеванной сцене райклуба
Он стоял, как стоял до сих пор.
А над ним скалил желтые зубы
Выдающийся гипнотизер.

Он домой возвратился под вечер
И глушил самогон до утра.
Всюду чудился запах картечи
И повсюду кричали "Ура!"

Спохватились о нем только в среду.
Дверь сломали и в хату вошли.
А на них водовоз Грибоедов,
Улыбаясь, глядел из петли.

Он смотрел голубыми глазами.
Треуголка упала из рук.
И на нем был залитый слезами
Императорский серый сюртук.

(С)

Она сказала: «Он уже уснул!»,—
задернув полог над кроваткой сына,
и верхний свет неловко погасила,
и, съежившись, халат упал на стул.

Мы с ней не говорили про любовь,
Она шептала что-то, чуть картавя,
звук «р», как виноградину, катая
за белою оградою зубов.

«А знаешь: я ведь плюнула давно
на жизнь свою... И вдруг так огорошить!
Мужчина в юбке. Ломовая лошадь.
И вдруг — я снова женщина... Смешно?»

Быть благодарным — это мой был долг.
Ища защиту в беззащитном теле,
зарылся я, зафлаженный, как волк,
в доверчивый сугроб ее постели.

Но, как волчонок загнанный, одна,
она в слезах мне щеки обшептала.
и то, что благодарна мне она,
меня стыдом студеным обжигало.

Мне б окружить ее блокадой рифм,
теряться, то бледнея, то краснея,
но женщина! меня! благодарит!
за то, что я! мужчина! нежен с нею!

Как получиться в мире так могло?
Забыв про смысл ее первопричинный,
мы женщину сместили. Мы ее
унизили до равенства с мужчиной.

Какой занятный общества этап,
коварно подготовленный веками:
мужчины стали чем-то вроде баб,
а женщины — почти что мужиками.

О, господи, как сгиб ее плеча
мне вмялся в пальцы голодно и голо
и как глаза неведомого пола
преображались в женские, крича!

Потом их сумрак полузаволок.
Они мерцали тихими свечами...
Как мало надо женщине — мой Бог!—
чтобы ее за женщину считали.

1968
Егений Евтушенко

Приятный есть в стране у нас закон —
Свобода слова тут не под замком.
Живи себе, дружок, и в ус не дуй,
А если что не так, то протестуй!..

Когда ворюга, шастая в толпе,
Свой выбор остановит на тебе, —
Ты можешь, протянув ему баул,
Вполне свободно крикнуть: караул!..

Когда на зов твой явится сержант
И тоже намекнет насчет деньжат, —
Ты можешь, протянув ему браслет,
С угрозой поглядеть ему вослед!..

Когда же и судья, закон поправ,
Наложит на тебя разбойный штраф, —
Ты можешь, протянув ему кольцо,
С презреньем помолчать ему в лицо!..

При эдаком обилии свобод
Ты можешь жить буквально без забот,
А коль тебе свобода надоест —
Ты вправе молча выразить протест!..

Леонид Филатов

КАЖДЫЙ ВЫБИРАЕТ ДЛЯ СЕБЯ Каждый выбирает для себя
женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку -
каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает по себе
слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает по себе.
Щит и латы, посох и заплаты,
меру окончательной расплаты
каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже - как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя.


* * * Собирались наскоро,
обнимались ласково,
пели, балагурили,
пили и курили.
День прошел - как не было.
Не поговорили.

Виделись, не виделись,
ни за что обиделись,
помирились, встретились,
шуму натворили.
Год прошел - как не было.
Не поговорили.

Так и жили - наскоро,
и дружили наскоро,
не жалея тратили,
не скупясь дарили.
Жизнь прошла - как не было.
Не поговорили.


* * * Падают листья осеннего сада,
в землю ложится зерно,
что преходяще, а что остается,
знать никому не дано.
Белый мазок на холсте безымянном,
вязи старинной строка.
Что остается, а что преходяще -
тайна сия велика.
Пламя погаснет и высохнет русло,
наземь падут дерева...
Эта простая и мудрая тайна
вечно пребудет жива...
Так отчего так победно и громко
где-то над талой водой -
все остается! все остается! -
голос поет молодой?
И отчего так легко и звеняще
в гуще сплетенных ветвей -
непреходяще! непреходяще! -
юный твердит соловей?


* * * Сколько нежных слов я не сказал,
сколько их ненужных обронил.
Сколько я стихов не написал,
сколько их до срока схоронил.
Посреди нехоженой травы,
в чаще лебеды и лопухов,
шапку сняв с повинной головы,
прохожу по кладбищу стихов.
Ни крестов, ни траурных знамен
в этом темном месте и глухом.
Звездочки стоят вместо имен
по три, по три, по три над стихом.
Голова повинная, молчу.
Вглядываюсь вдаль из под руки.
Ставлю запоздалую свечу
возле недописанной строки.
Тихий свет над черною травой.
Полночь неподвижна и тиха.
Кланяюсь повинной головой
праху неизвестного стиха.

Проснуться было так неинтересно,
настолько не хотелось просыпаться,
что я с постели встал,
не просыпаясь,
умылся и побрился,
выпил чаю,
не просыпаясь,
и ушел куда-то,
был там и там,
встречался с тем и с тем,
беседовал о том-то и о том-то,
кого-то посещал и навещал,
входил,
сидел,
здоровался,
прощался,
кого-то от чего-то защищал,
куда-то вновь и вновь перемещался,
усовещал кого-то
и прощал,
кого-то где-то чем-то угощал
и сам ответно кем-то угощался,
кому-то что-то твердо обещал,
к неизъяснимым тайнам приобщался
и, смутной жаждой действия томим,
знакомым и приятелям своим
какие-то оказывал услуги,
и даже одному из них помог
дверной отремонтировать замок
(приятель ждал приезда тещи с дачи)
ну, словом, я поступки совершал,
решал разнообразные задачи -
и в то же время двигался, как тень,
не просыпаясь,
между тем, как день
все время просыпался,
просыпался,
пересыпался,
сыпался
и тек
меж пальцев, как песок
в часах песочных,
покуда весь просыпался,
истек
по желобку меж конусов стеклянных,
и верхний конус надо мной был пуст,
и там уже поблескивали звезды,
и можно было вновь идти домой
и лечь в постель,
и лампу погасить,
и ждать,
покуда кто-то надо мной
перевернет песочные часы,
переместив два конуса стеклянных,
и снова слушать,
как течет песок,
неспешное отсчитывая время.

О ПЕРЕСЕЛЕНИИ ДУШ
Кто верит в Магомета, кто - в Аллаха, кто - в Иисуса,
Кто ни во что не верит - даже в черта, назло всем,-
Хорошую религию придумали индусы:
Что мы, отдав концы, не умираем насовсем.

Стремилась ввысь душа твоя -
Родишься вновь с мечтою,
Но если жил ты как свинья -
Останешься свиньею.

Пусть косо смотрят на тебя - привыкни к укоризне,-
Досадно - что ж, родишься вновь на колкости горазд.
И если видел смерть врага еще при этой жизни,
В другой тебе дарован будет верный зоркий глаз.

Живи себе нормальненько -
Есть повод веселиться:
Ведь, может быть, в начальника
Душа твоя вселится.

Пускай живешь ты дворником - родишься вновь прорабом,
А после из прораба до министра дорастешь,-
Но, если туп, как дерево - родишься баобабом
И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.

Досадно попугаем жить,
Гадюкой с длинным веком,-
Не лучше ли при жизни быть
Приличным человеком?

Так кто есть кто, так кто был кем?- мы никогда не знаем.
С ума сошли генетики от ген и хромосом.
Быть может, тот облезлый кот - был раньше негодяем,
А этот милый человек - был раньше добрым псом.

Я от восторга прыгаю,
Я обхожу искусы,-
Удобную религию
Придумали индусы!

Белая ночь сиреней листву
Ветер качает то робкий то смелый
В белую ночь в час когда я усну
Приснится мне сон удивительно белый

Птица взмахнет волшебным крылом
И я появленье твое угадаю
В белую ночь мы с тобою уйдем
Куда я не знаю куда я не знаю

Краски зари небесная высь
Жаль что виденья мои все короче
Сон повторись я прошу повторись
Но так коротки эти белые ночи

В сердце одну надежду таю
И восходящему дню улыбаюсь
Верю что я не во сне наяву
С тобой повстречаюсь с тобой повстречаюсь

Белая ночь опустилась как облако
Ветер гадает на юной листве
Слышу знакомую речь вижу облик твой
Ну почему это только во сне

Романов С.

Я однажды попросила Бога,
чтоб исполнил он мою мечту
и порой мечтала слишком много,
Но просила только за одну.

Ту, что мне покоя не давала
Ожиданием томила без конца,
Я из снов своих её нарисовала
И исполниться моя мечта должна.

Ты прости, Всевышний, за пороки,
за мои грехи, меня ты накажи,
только где родные все, мои истоки?
Господи, за что ты их, скажи?

Я склоняюсь низко пред тобою,
на коленях за судьбу прошу
и не сплю ночами, волком вою,
а с рассветом "Отче наш" учу.

Боже мой, спаси, если оставил,
в одиноком мире выживать,
силы и терпения добавил,
помоги же счастье разыскать.

Да не дай мне снова ошибиться,
не сойти с дороги той, прямой,
мигами все вспыхнувшие искры,
разожги на вечность мой огонь.

Чтобы мне с душою породниться,
обрести в судьбе своей покой,
как спасенье, помоги влюбиться,
так, чтоб быть любимой и родной!

Наизусть я выучу молитву
и прочту её у алтаря,
верой всей души, своей проникну,
ты, Господь, спаси и сохрани меня.

Я однажды помирилась с Богом,
Он исполнил мне всего одну мечту-
Кратким и красивым эпилогом,
С парой хризантем мне на плиту...

C. Романова

Вот приснится же такое....

Я считал слонов и в нечёт и в чёт,
И всё-таки я не уснул,
И тут явился ко мне мой чёрт,
И уселся верхом на стул.

И сказал мой чёрт: «Ну, как, старина,
Ну, как же мы порешим?
Подпишем союз, и айда в стремена,
И ещё чуток погрешим!

И ты можешь лгать, и можешь блудить,
И друзей предавать гуртом!
А то, что придется потом платить,
Так ведь это ж, пойми, - потом!

Аллилуйя, Аллилуйя,
Аллилуйя, - потом!

Но зато ты узнаешь, как сладок грех
Этой горькой порой седин.
И что счастье не в том, что один за всех,
А в том, что все - как один!

И поймёшь ты, что нет над тобой суда,
Нет проклятия прошлых лет,
Когда вместе со всеми ты скажешь - да!
И вместе со всеми - нет!

И ты будешь волков на земле плодить,
И учить их вилять хвостом!
А то, что придётся потом платить,
Так ведь это ж, пойми, - потом!

Аллилуйя, Аллилуйя,
Аллилуйя, - потом!

И что душа? - Прошлогодний снег!
А глядишь - пронесёт и так!
В наш атомный век, в наш каменный век,
На совесть цена пятак!

И кому оно нужно, это «добро»,
Если всем дорога - в золу...
Так давай же, бери, старина, перо!
И вот здесь распишись, «в углу».

Тут чёрт потрогал мизинцем бровь...
И придвинул ко мне флакон.
И я спросил его: «Это кровь?»
«Чернила», - ответил он...

Аллилуйя, аллилуйя!
«Чернила», - ответил он.

А. Галич

Я спросонья вскочил - патлат,
Я проснулся, а сон за мной,
Мне приснилось, что я - атлант,
На плечах моих шар земной!

И болит у меня спина,
То мороз по спине, то жар,
И с устатку пьяней пьяна,
Я роняю тот самый шар!

И ударившись об Ничто,
Покатился он, как звезда,
Через млечное решето
В бесконечное Никуда!

И так странен был этот сон,
Что ни дочери, ни жене
Не сказал я о том, что он
Этой ночью приснился мне!

Я и сам отогнал ту боль,
Будто наглухо дверь забил,
И часам к десяти ноль-ноль
Я и вовсе тот сон забыл.

Но в двенадцать ноль-ноль часов
Простучал на одной ноге
На работу майор Чистов,
Что заведует буквой «Ге»!

И открыл он моё досье,
И на чистом листе, педант,
Написал он, что мне во сне
Нынче снилось, что я атлант!..


Говорят, что есть на свете острова,
Где растет на берегу забудь - трава,
Забудь о гордости, забудь про горести,
Забудь о подлости! Забудь про хворости!
Вот какие есть на свете острова!

Говорят, что где-то есть острова,
Где с похмелья не болит голова,
А сколько есть вина, пей всё без просыпу,
А после по морю ходи, как по-суху!
Вот какие есть на свете острова!

Говорят, что где-то есть острова,
Где четыре не всегда дважды два,
Считай хоть до слепу - одна испарина,
Лишь то, что по сердцу, лишь то и правильно.
Вот какие есть на свете острова!

Говорят, что где-то есть острова,
Где неправда не бывает права!
Где совесть - надобность, а не солдатчина!
Где правда нажита, а не назначена!
Вот какие я придумал острова!



Переселение душ
Не хочу посмертных антраша,
Никаких красивостей не выберу.
Пусть моя нетленная душа
Подлецу достанется и шиберу!

Пусть он, сволочь, врёт и предаёт,
Пусть он ходит, ворон, в перьях сокола.
Все на свете пули - в недолёт,
Все невзгоды - не к нему, а около!

Хорошо ему у пирога,
Всё полно приязни и приятельства -
И номенклатурные блага,
И номенклатурные предательства!

С каждым днём любезнее житьё,
Но в минуту самую внезапную
Пусть ему - отчаянье моё
Сдавит сучье горло чёрной лапою!

ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР ТЁПЛЫЙ САМЫЙ, БЫЛ У НАС С ТОБОЙ.
РАЗГОВАРИВАЛИ С НАМИ, ЗВЁЗДЫ И ПРИБОЙ.
НАМ ОСТАВИЛ ТЁМНЫЙ ВЕЧЕР, НЕУГАСШИЙ СВЕТ.
ОБНИМАЛ ОН ЗА ПЛЕЧИ, И СМОТРЕЛ НАМ ВСЛЕД.

УХОДИЛИ МЫ ПО ГАЛЬКЕ, ОТ ТЕПЛА ВОДЫ.
БЫЛО ЖАРКО, БЫЛО ЖАЛКО, СМЫЛ ПРИБОЙ СЛЕДЫ.
И ЗА ДАЛЬЮ БЕЛОЙ СТУЖИ, ГДЕ-ТО, ГДЕ-ТО ТАМ
ЗА СТЕКЛОМ МОРОЗНЫХ КРУЖЕВ, БУДЕТ СНИТЬСЯ НАМ.

ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР, ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР-БУДЕТ СНИТЬСЯ НАМ.

ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР ТЁМНЫЙ-ТЁМНЫЙ, НЕ СКРЫВАЛ ОТ НАС
ОГОНЬКИ ПРИМОРСКИХ ОКОН И ЛЮБИМЫХ ГЛАЗ.
НЕ СКРЫВАЛ ОН МЫСЛИ НАШИ, ЧУВСТВА НЕ СКРЫВАЛ.
ПОЧЕМУ Ж ОН СТАЛ ВЧЕРАШНИМ И ДАЛЁКИМ СТАЛ.

ПОЧЕМУ Ж ОН НАМ СТОБОЮ НЕ ОСТАВИЛ СЛОВ,
ТОЛЬКО ТИХИЙ ШУМ ПРИБОЯ, В ШОРОХЕ ШАГОВ
ОН ЗА ДАЛЬЮ БЕЛОЙ СТУЖИ, ГДЕ-ТО, ГДЕ-ТО ТАМ.
ЗА СТЕКЛОМ МОРОЗНЫХ КРУЖЕВ, БУДЕТ СНИТЬСЯ НАМ.

ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР, ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР-БУДЕТ СНИТЬСЯ НАМ.

Я вышел на поиски Бога.
В предгорьи уже рассвело.
А нужно мне было немного -
Две пригоршни глины всего.

И с гор я спустился в долину,
Развел над рекою костер,
И красную вязкую глину
В ладонях размял и растер.

Что знал я в ту пору о Боге
На тихой заре бытия?
Я вылепил руки и ноги,
И голову вылепил я.

И полон предчувствием смутным
Мечтал я, при свете огня,
Что будет Он добрым и мудрым,
Что Он пожалеет меня!

Когда ж он померк, этот длинный
День страхов, надежд и скорбей -
Мой бог, сотворенный из глины,
Сказал мне:
- Иди и убей!..

И канули годы.
И снова -
Все так же, но только грубей,
Мой бог, сотворенный из слова,
Твердил мне:
- Иди и убей!

И шел я дорогою праха,
Мне в платье впивался репей,
И Бог, сотворенный из страха,
Шептал мне:
- Иди и убей!

Но вновь я печально и строго
С утра выхожу за порог -
На поиски доброго Бога
И - ах, да поможет мне Бог!

Внутренний я не имеет ни песен, ни книг
Внутренний я никогда не ведет свой дневник
Внутренний я не имеет ни денег, ни лжи
Внутренний я не идет, не сидит, не бежит
Ему как лунный свет в ночи, как кораблю причал
Причина всех причин, Начало всех начал

Внутренний я не стареет, не знает границ
Внутренний я не лежит и не падает ниц
Внутренний я не горит, не течет, не блестит
Внутренний я здесь не дома, он только гостит
Ему как лунный свет в ночи, как кораблю причал
Причина всех причин, Начало всех начал

с того самого дня
как мы расстались
каждую ночь
мне снится один и тот же сон
один и тот же чёрно-белый сон
в котором
медицинские светила со всего мира
безуспешно пытаются
излечить меня
от хронического отсутствия тебя…
с того самого дня
как мы расстались
я начал бриться по вечерам…
нет
совсем не потому
что с утра дрожат похмельные руки
просто
если с утра
подойти к зеркалу
и внимательно на себя посмотреть
то в глазах
можно увидеть
остатки снившегося сна
а начинать день
с констатации
неизлечимого хронического отсутствия тебя
слишком больно…


не шаман я
увы
не кудесник
но
отдельные трюки
под силу и мне…
если вдруг
аргументы отбросив рассудка
ты решишься
со мной
провести эту ночь
я сумею её убедить
стать
ну если не вечной
то хотя бы
полярной…


не знаю кем
но на сегодня
в этом мире
всё сбалансировано до мелочей
Северный Полюс компенсируется Южным
Новый Орлеан Старым Осколом
Нижний Тагил Верхней Вольтой
размер золотника его ценностью
гений Пушкина пистолетом Дантеса
Большая Медведица в вечном небе большим медведем в логотипе вечной партии
чистота туалетной бумаги автографами нетонущих субстанций
блеск азарта в глазах куршавельских горнолыжников блеском голода в глазах эфиопских детей
беспечность тел добровольно загорающих на берегу туристов беспомощностью тел добровольно выбросившихся на берег китов
жар чашки кофе по-восточному холодом стоящего рядом с ней стакана воды
дотлевающий мост во вчера недостроенным мостом в завтра
поиск смысла смыслом поиска
моя любовь к тебе отсутствием у тебя любви ко мне…
имей в виду
что компенсаторный механизм последней пары
меня категорически не устраивает
а значит
в самом ближайшем будущем
баланс в этом мире
будет нарушен
и раз
разлюбить тебя
при всём желании
у меня не получится
значит тебе
придётся меня полюбить…


ничего не меняется…
будильник привычно пунктуален…
6:20…
процесс просыпания привычно мучителен…
мои сны – мой океан…
следующие часов 18-19
я буду напоминать себе кита
вынырнувшего на поверхность
набрать воздуха
чтобы снова нырнуть поглубже…
в зеркале привычно небритая физиономия…
однажды
уходя
ты сказала
что знаешь меня как свои пять пальцев…
интересно какие именно из своих двадцати
ты имела в виду…
если бы выбирать доверили мне
я бы выбрал два больших на ногах
два указательных на руках
и средний на правой руке…
возможно
всё могло бы сложиться иначе
если бы когда-то
я выбрал безымянный на ней же
но
с детства
я испытываю непонятное отвращение
к орнитологам
кольцующим вольных
созданных для свободного полёта
птиц
пусть даже каждая из них
и мечтает быть окольцованной…


когда-то
двадцатилетним
я ехал в троллейбусе
по Тверскому бульвару
от Пушкинской площади
к Никитским воротам
и завидовал
спокойному комфорту в глазах
сорокалетнего ухоженного мужика
за рулём ехавшего неподалёку Мерседеса…
когда-то
сорокалетним
я ехал в Мерседесе
по Тверскому бульвару
от Пушкинской площади
к Никитским воротам
и завидовал
нонконформистскому блеску в глазах
патлатого двадцатилетнего чувака
у заднего стекла ехавшего неподалёку троллейбуса…
сейчас
по Тверскому бульвару
от Пушкинской площади
к Никитским воротам
я хожу пешком
и никому не завидую…
обычно
я сажусь на лавку
где-нибудь неподалёку от памятника Есенину
и достаю из кармана мобильник…
в записной книжке
когда-то
с помпой перебравшейся
из-под толстой кожаной крыши
в недра актуального дивайса
всё больше мёртвых номеров…
я точно знаю
что мне никто не ответит
но довольно часто их набираю
чтобы узнать как дела…
перед тем как встать с лавки
я всегда задираю голову
эй
Сергей Алесаныч
может хоть ты подскажешь
почему облакам
так нравится
принимать форму животных…

На душе соловьиною трелью
Не звените, далекие дни!
Тихий дом, занесенный метелью,
Не мани ты меня, не мани!

Неужели так сердце устало,
Что пора повернуть и уйти?
Мне ведь так еще мало, так мало,
Даже нету еще двадцати...


Не умею
Танцевать я не умею
И стихов я не пишу,
Самолетики не клею,
За футболом не слежу.

Не учу весь день глаголы
И из глины не леплю,
НО
ОДИН
ИЗ ЦЕЛОЙ
ШКОЛЫ
Я
УШАМИ
ШЕ-ВЕ-ЛЮ!!!


Не верю
Я не верю в привидений
И не видел колдунов.
Это всё без исключений
Измышленья болтунов.

В доме нету домовых,
А в лесу нет леших,
Нету печек ездовых
И избушек пеших.

Как же куче чепухи
Можно доверяться?
Ой, пропели петухи,
Надо растворяться!

А я не знаю почему, но меня тянет
Меня так тянет, ох как меня тянет
И я всё время пропадаю ночами
Ночами, ночами.....

Всё это было не раз, но к сожаленью
Всё повторится, всё повторится
Я только время поменяю и лица
Зелёный цвет я не поменяю...

А я узнал интересный момент
Что и Ван Гог, и Матисс, и Дали
Курили таба-табак, употребляли абсент
И кое-что, кстати, тоже могли!

Я никогда тебя, милая, не забуду
Я не забуду, нет, я не забуду
Но говорить, что я люблю тебя, не буду
Уже не буду, уже не буду...

Всё это было не раз, но к сожаленью
Всё повторится, всё повторится
Мы только время поменяем и лица
Зелёный цвет мы не поменяем....

Крылья пели песню ветру,
Время в струнах теребя.
И листом на голой ветви,
Можно ждать и не любя.

Можно плакать слез не зная,
Быть без веры, но в раю
Вход у ада реверс рая,
Незаметный. На краю.

Улыбнись мне на прощанье-
Расставание без слез.
На асфальте я молчаньем
Нарисую тень берез.

Загляну звездою млечной
Лишь на миг в твое окно.
Навсегда или навечно,
Право выбора дано.

Ты живи ручною птицей,
Перья в клетке, теребя.
Можно плакать, можно злиться
Можно жить и не любя.

Как суму, воспоминанья
Перекину за плечо,
Чтобы у черты астральной
Сердцу было горячо...

На душе одиночества ссадины.
Вьет бессонница песнь до утра.
Не тобой мое счастье украдено,
Не с тобою прощаться пора.
Мы не вместе испили все горести,
И не твой я на сердце урон.
Я герой ненаписанной повести,
Неприкаянный в стае ворон.
Слов далеких дожди бесполезные
В душу стуком нудят, как в окно.
Я иду по-над краем, над бездною,
Не дойти, не упасть, не дано.

Я тебя нарисую

Константин Григ

Серый дождь на стекле набросает эскизы
Луч заката небрежно смешает пастель
Я тебя нарисую красивой, капризной -
Осень, солнце, и сразу седая метель
Сумрак глаз, и в нем блики совместных сомнений
И улыбка сквозь слезы и твой ускользающий жест.
Все напрасно. Не вышло. И чай с земляничным вареньем
Пью на кухне один. Белый лист перечеркнут накрест.


Прости

Константин Григ

Увядший лист в средине лета.
Я где-то сбился с колеи.
Устав выслушивать наветы,
Прошу:- меня ты прокляни.
Мне будет легче, как из плена
Уйду, глаза мои незрячи.
Приму и эту перемену,
И боль свою уже не спрячу.
Любимым был. Все было, было.
Теперь полшага до прыжка.
Еще не поздно, крикни: «Милый»,
Но ловит пустоту рука.
Душа была на покаянье
В ногах твоих и не вернулась.
Как холодно и как прощально,
Как молча, ты мне улыбнулась.
И нет проклятья, как прощенья,
Последний миг безбожно быстр.
Резною точкою сомнений
В средине лета желтый лист.


Ты прощальное свиданье нагадай мне по судьбе,
Нагадай, мне не вернутся, иль вернуться не к тебе.
Нагадай, чтоб взгляд наполнил я зеркальной пустотой
Чтоб во снах кружила полночь вальс венчальный не с тобой
Свечи гаснут, на исходе ночь гаданий и тревог
Жизнь мою сложи в колоду, укажи мне на порог.
Силуэт безмолвно тает через утренний туман,
Нагадай, чтоб я остался и поверил в твой обман.


Сменить бы имя, аватар и ник,
И удалить частично переписку,
Переписать всю жизнь на чистовик,
Оставить самых преданных и близких.
Почистить наконец-то телефон,

И удалить навек из "исходящих",
Того, кто притворялся, что влюблен,
Ошибочно казался настоящим...
Переиграть бы в новом дубле роль,
Да так отлично, чтоб вручили "Оскар",
А к сердцу навсегда сменить пароль,
Создать для жизни новые наброски.
Чтобы счастливым был любви финал,
Чтоб рядом были дорогие люди,
Чтоб прошлое с улыбкой вспоминал,
И не боялся "что же завтра будет?"
Со знающих всегда огромный спрос,
И может у кого-то есть протесты,
Но знаешь, меня мучает вопрос,
А ты в чистовике достоин места?

Под Небом Голубым есть Город Золотой,
С Прозрачными Воротами и Яркою Звездой,
А в Городе том Сад, всё травы да цветы,
Гуляют там животные невиданной красы:

Одно - как Желтый Огнегривый Лев,
Другое - Вол, Исполненный Очей,
И с ними Золотой Орел Небесный,
Чей светел взор - незабываемый.

А в Небе Голубом - горит Одна Звезда.
Она твоя, о Ангел мой, она твоя всегда.
Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят,
Пускай ведет Звезда тебя дорогой в Дивный Сад.

Тебя там встретит Огнегривый Лев,
И Синий Вол, Исполненный Очей,
А с ними Золотой Орел Небесный,
Чей светел взор незабываемый...

Анри Волхонский

Верю я ночь пройдет
Сгинет страх
Верю я день придет
Весь в лучах

Сколько зим ночь была
Сколько лет
Будет жизнь сгинет мгла
Будет свет

Я войду в радость дня
Блудный сын
И скажу: Вот и я
Здравствуй мир

Он пропоет мне
Новую песню о главном
Он не пройдет нет
Лучистый зовущий славный
Мой чудный мир